Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия

Речь Посполитая — вместе с Испанией — принадлежала к тем регионам Европы, где дворянство было очень многочисленным и имело большой удельный вес в социальной структуре общества. В последней четверти XVI в. шляхта составляла 5,6 % населения в Великой Польше, 4,6 % в Малой Польше, 3,0 % в Королевской Пруссии и целых 23,4 % в Мазовии. Если же мы возьмем только сельское население, то удельный вес шляхты — вопреки, казалось бы, логике — будет еще выше: 7,6 % в Великой Польше, 6,3 % в Малой Польше, 5,2 % в Королевской Пруссии и 27,2 % в Мазовии. При этом в Мазовии, буквально переполненной шляхтой, дворянство, не имеющее фольварка или вовсе безземельное, составляло 21,7 % всего населения (в Великой Польше — 3,5 %, в Малой Польше — 1,0 %, в Королевской Пруссии — 2,1 %). Характерно при этом, что только 6 % населения Мазовии, Великой и Малой Польши вместе взятых, по подсчетам В. Кули, получали доходы благодаря своим феодальным привилегиям[525]. Уже эти цифры заставляют обратить внимание на то, насколько своеобразна была польская шляхта и насколько трудно зачислить без оговорок всю ее массу в эксплуататорский класс.

В целом обыкновенно считается, что 8–10 % населения Речи Посполитой принадлежало к шляхте (для сравнения: во Франции — 1 %, в Англии — 3,7 % вместе с духовенством, в Испании — 10 %)[526], хотя в последнее время появились и другие, более скромные оценки[527].

Нарисовать единый внутренне стройный портрет польской шляхты — и тем более дворянства всей громадной Речи Посполитой — было бы чрезвычайно сложно, а то и вовсе невозможно. Причина — резкие религиозные различия и не менее резкая, хотя и сглаженная на какой-то период внутренняя социальная дифференциация сословия. С одной стороны — Великая Польша, где преобладали в XVI–XVII вв. шляхетские владения размером в 1–2 деревеньки, а магнатскими считались владения из 20 и более деревень (в первой половине XVII в. — уже 50–60). С другой стороны — юго-восток Речи Посполитой, Русское воеводство, украинские земли, Литва и Белоруссия, где возникали гигантские латифундии из сотен деревень и нескольких десятков местечек. С одной стороны — шляхта-голота Мазовии, Подкарпатья, Подляшья, ничем кроме привилегий и шляхетского гонора не отличавшаяся; с другой — въезд в Рим посольства Е. Оссолиньского в 1633 г., потрясшего воображение видавших виды итальянцев серебряными подковами лошадей, фантастически богатым убранством наездников, золотыми монетами, бросаемыми пригоршнями в толпу зевак.

Судьба той или иной шляхетской семьи теснейшим образом зависела от состояния принадлежащего ей фольварка. Последствия военных разорений середины XVII в. и первой четверти не отличавшаяся от крестьян, а иногда и пахавшая их, крестьянскую землю XVIII в. были для огромного числа шляхетских родов поистине катастрофическими, в то время как магнатские латифундии сумели пережить эти катаклизмы и укрепиться в годы социально-политической стабилизации. Но даже безотносительно к такому внешнему фактору развития, как войны и порожденный ими демографический спад (достигший в Речи Посполитой масштабов, которые превзошли — в удельном измерении — потери времен Второй мировой войны на тех же территориях!), благосостояние мелкой и средней шляхты было в значительной степени следствием местоположения шляхетских имений, ибо от близости торговых путей зависели перспективы развития фольварочного производства.

В XVII и XVIII вв. заметен процесс вымывания слоя мелкой и средней шляхты в Великой Польше, Малой Польше и Поморье, превращения ее чаще всего в шляхту-голоту или — в редких случаях — переход в ряды магнатов. В связи с этим А. Вычанский предпочитает говорить не о концентрации шляхетской собственности, а о поляризации шляхетского слоя, в котором богатые становились еще богаче, бедные — еще беднее и многочисленнее, а слой среднего дворянства постепенно сходил на нет[528], хотя еще во второй половине XVI в. зажиточное, но все же небогатое дворянство играло в этих землях доминирующую роль в экономической жизни. Например, в Познанском воеводстве ему принадлежало 71,1 % деревень (9,2 % — королю, 1,4 % — городам, остальное — церкви). При этом 47,5 % шляхетских имений (но только 14,8 % фольварочных земель) принадлежало семьям, не имевшим целой деревни и фольварка, 32 % (и 24 % фольварочной площади) — семьям, владевшим лишь одной деревней, и 20,5 % имений (но 61,2 % фольварочных земель) — зажиточной шляхте[529].

Как пример перестройки структуры феодального землевладения можно привести Люблинское воеводство: в конце XV в. шляхетские имения, включавшие до 100 ланов крестьянской земли, составляли здесь 45 %, а имения, включавшие больше 500 ланов, — лишь 13 % общего числа. В XVIII в. положение в корне переменилось: первая категория имений охватывала 10 % земель, вторая — 42 %[530].