- Потому что нас двое, - ответила она, глотая, и он поспешил сунуть и свою половину пера в рот, и уже заглатывая ее, оказавшуюся липкой и скользкой, подумал, что он так и не узнал, с чем управляются в Венеции гондольеры – с шестами или веслами.
***
Он бежал по белой плоскости. Бежал, не чувствуя ног, бежал, не чувствуя поверхности, от которой отталкивался, бежал, не чувствуя воздуха, который должен был врываться в его легкие, но бежал. Над ним было белое небо, где-то в отдалении холмились белые неровности, все это сливалось в неразличимую пелену, в какое-то мгновение ему начало казаться, что он бежит по спирали или по скомканной ленте Мебиуса, и что белое небо и белая поверхность сменяют друг друга, но он все-таки бежал, и был одновременно и этим небом, и этой поверхностью, и белым горизонтом, и мучительно пытался вспомнить главное.
- Эмили?
- Я здесь.
Она бежала рядом. Или была его тенью. Или он был ее тенью. Не был тенью лишь донесшийся едва различимый голос.
- Это не я, Джим. В том смысле, что я, кажется, так тебе и не пригодилась. Думала, что помогу тебе хотя бы с любовью, но и тут ты управился без меня. Вот уж действительно, Лаки Джим.
- Еще не вечер, - выдохнул Джим на бегу.
- С кем ты говоришь? – спросила Эмили, не отставая от него ни на шаг.
- С Фортуной, - ответил он. – Жалуется, что сидит без работы.
- Еще не вечер, - заметила Эмили. – А так же не утро, не день, не ночь, не понедельник, и не рождество, не сочельник, и вообще не все то, что должно быть впереди через день и через много-много-много дней. Понимаешь? Все только начинается. Она нам еще пригодится.
Она сказала «нам».
- Я не болтун, не думай, - вспомнил Джим слова Патрокла. - Просто, если объяснять не буду, свихнуться можно. Кое-кто и сходил с ума. А какой мне интерес придурка за собой тащить? Считай, что это краткий курс выживания.
- Ты запомнил, - засмеялась она и положила руку ему на плечо, и он, который не чувствовал ни тяжести, ни боли, ничего, вдруг ощутил счастье. И то же самое счастье ощутили все уроды, которыми была наполнена игра. Которыми она кишела. Которые пожирали ее изнутри.
- Вот, - сказала Эмили, придерживая его за плечо, - мы на месте.
На белой поверхности сидела та самая Кэрол. Из Призрачного леса. Разве только глаза выдавали в ней возраст. Одетая во все белое, она сидела, наклонившись вперед и сплетала что-то.
«Башня», - понял Джим, разглядев странное сооружение у нее в руках. – «Но маленькая».
- Башня, - сказала Эмили, стирая капли пота с груди, размазывая их на бедрах, и Джим понял, что обнажена не только она, но и он. Понял, но не испытал ни смущения, ни неловкости.
- Я не была уверена, - проговорила Кэрол, быстро перебирая пальцами, обращая белые жгуты в цветные. – Перестраховалась с Фортуной.
- Она не пригодилась, - сказала Эмили, прижимаясь к плечу Джима.
- Но дело еще не сделано, - поджала губы Кэрол. – Помогайте!
И Джим, и Эмили сели рядом и тоже начали сплетать и перебирать пальцами, растаскивая узлы и освобождая пряди, придавая им цвет, рельеф и твердость или мягкость, в то время как Кэрол соединяла их в пары и сплетала по двое, по трое и больше, словно дирижировала невидимым и неслышимым оркестром, и при этом ее белая одежда начинала становиться цветной, а между ее ног и вокруг нее начала прорастать зеленая трава. И над головой появилось пятно синего неба. И одновременно с этим у Джима заболели пятки. Ран уже не было, но кожа на них оказалась тонкой, и зеленая трава колола ее.
- Нужна помощь, - процедила сквозь зубы Кэрол и, оглянувшись, Джим понял, что со всех сторон к ним движутся уроды. Бугрятся, меняя конечности и лица, сплетают щупальца, поднимаются ажурными узорами, пытаются остановить наполняющие все цвета.
- Гавриил, - прошептала Эмили, и за ее спиной появился мальчишка, расправивший крылья. Он встал к Эмили спиной. И рядом с ним, вышептывая какие-то ругательства, встал Ганс. И Элрохир. И Айрон Мейден. И Малин. И Элфрик. И Фрэнк. И Сэмюэль Джерард и Артур Бишоп. И Гефест, и Палемон, и Галин, и Орофин, и Галион, и Анна, и еще кто-то, кого Джим или видел в первый раз, или не запомнил. Они сцепились локтями и встали кругом вокруг усилий странной троицы, и за ними словно волна вздымалось что-то белое, в котором Джим различал лица тех, кого еще не так давно считал людьми. И их щупальца уже доползли до ног защитников и начали оплетать их.
- Вот же пакость, - сдавленно прошептала Анна, и Джим тут только заметил, что Кэрол уже вплетает в странное сооружение саму себя. Ноги, руки, волосы. Она словно обращалась в ожившее рукоделье. И как только он это заметил, как только понял, что уже не просто сплетает странные пряди, а сплетает последние пряди, что светлыми локонами лежат на плечах Кэрол, он увидел поднявшегося над линией нападения наголо обритого Малколма с каким-то странным оружием на плече, напоминающим светящийся и дрожащий цилиндр, верно как раз с тем, которым была убита настоящая Кэрол Беннелл. Он нацелился на Кэрол и нажал на спусковой крючок. И ничего не произошло. Осечка.