Ежевичная водка для разбитого сердца

Я сама совершила такую подлость много лет назад и до сих пор не могла себе простить. Тот бывший, симпатичный и очень забавный парень, с которым я училась в университете, ужасно переживал, куда больше, чем я могла надеяться, и главное – куда больше, чем переживала я, когда он меня бросил. Да, я долго не могла себе простить свою некрасивую месть и до сих пор, вспоминая об этом, чувствовала легкую брезгливость.

– А сколько тебе было лет, когда ты переспала с парнем в первый раз? – спросила Одреанна, когда мы вышли на крепкий не по сезону мороз.

– Девятнадцать.

– ЧТО?

Скажи я «тридцать один», она бы отреагировала так же.

– Я знаю, знаю… я хотела дождаться настоящей любви.

– И что?

– Настоящая любовь пришла. Поздно.

Это была низкая ложь: настоящая любовь действительно пришла, но много, много позже. А в девятнадцать лет я просто выбрала парня, которого не любила, но который казался мне подходящим для этого дела. Не время, решила я, рассказывать эту историю сестренке с хрупким, как стекло, эго.

– А сколько у тебя было, кроме Флориана?

– Не ХВАТИТ ли вопросов?

Я покосилась на нее. Ей было искренне любопытно. Какова же моя ответственность, спросила я себя, в качестве старшей сестры, которую подруги считают «продвинутой»?

– Не так много, – соврала я. «Я начала поздновато, но потом свое наверстала» – такой ответ не показался мне подходящим.

– А правда, что это круче, когда любишь?

– Никакой связи. – Я подумала о Максиме, с которым провела жаркую и физически как нельзя более удовлетворительную ночь, потом вспомнила объятия Флориана и его тело, медленно двигавшееся на моем. – Правда, никакой связи, – повторила я.

Несколько минут мы шли молча.

– А что ты делаешь, когда тебе очень больно?

Пью водку и трахаюсь с незнакомцами?

– Я хожу к психотерапевту, – ответила я.

– Правда?

– Ну да… – Я повернулась к ней. – Не говори об этом папе, ладно? Ты же знаешь, что он думает о психотерапевтах и обо всех…

– Я знаю! Он и так спекся, оттого что мама ходит к психотерапевту каждую неделю.

– Твоя мама ходит к психотерапевту?

– Да. У нее тревожность. Она еще и лекарства принимает.

Я всегда удивлялась, узнав, что люди, практически ничего не делающие, страдают тревожностью. Что, собственно, могло мешать жить Жозиане? Слишком много денег? Слишком много комфорта? Слишком много свободного времени? Скорее всего.

«Черт, до чего же сложная штука жизнь», – подумала я и не сразу поняла, что произнесла это вслух.

– Бог мой, ты совершенно права! – воскликнула Одреанна, когда я открывала дверь подъезда. – Ты совершенно, совершенно права.

Ее, казалось, странным образом утешила эта констатация: сложна не она, сложна жизнь.

Я услышала знакомый голос, еще не успев войти в квартиру. Я открыла дверь: он был там, сидел в кресле в гостиной напротив Никола с большим стаканом скотча в руке.

– Папа?

– Мать твою за ногу… девочки мои… скажите мне кто-нибудь, что я натворил, за что обеим моим дочкам разом не повезло в любви?

Никола на диване расхохотался, а мы с Одреанной в дверях хором прошипели сквозь зубы: «Па-па-а-ааа!..» одним и тем же униженным и уязвленным тоном. Ну чисто две девчонки, снова подумала я. И пожалуй, была недалека от истины.

Глава 8

– Что ты здесь делаешь? – наконец спросила я отца, который пытался, но не очень успешно, встать с кресла.

– Я беспокоился за мою малышку, такие дела! Одре, почему ты не сказала нам, куда идешь? Пришлось обзвонить всех твоих подруг!

– Что?

В вырвавшемся у Одреанны «что?» отчетливо слышалась нотка паники, и мне даже показалось, что она сейчас упадет в обморок от стыда, что меня насмешило.

– Папа, – сказала я с упреком. – Ты не знаешь, что ничего хуже нельзя сделать подростку? Звонить всем ее подругам? О чем ты думал?

– Я искал мою дочь, черт возьми! – Он, наконец, сумел встать, но, шагнув к нам, покачнулся.

– Ты пьян? – Я повернулась к Катрин, которая вышла из кухни с тарелкой колбасы. – Он пьян? – Она энергично кивнула.

– Это они дали мне скотч! – объяснил отец преувеличенно жалобным голосом. – Потому что виски у них нет…

– Извини, Жен, – сказал Никола и тоже встал.

– Его было так жалко, – ввернула Катрин. – Бедный Билл. Он был просто не в себе, девочки.

– Я правда был не в себе. Но теперь мне лучше.

– И потом, честно говоря… – добавил Никола. – Мы не могли устоять… твой отец – лучший в мире собутыльник!

Они чокнулись, смеясь, как два кретина, и снова сели.

– Ты звонил моим подругам? – вмешалась Одреанна. – Ну, все, это капец: это хуже, чем конец света!

– Ладно, надо все-таки выбирать выражения, ты не находишь?

– Мой отец звонил моим подругам! – Она посмотрела на меня так, что мне стало ясно: выбор выражений сегодня в меню не предусмотрен.

– Ну а что мне было делать, Одре? – воскликнул отец еще более жалобно. – Твоя мать довела меня до ручки. Она видела по телевизору репортаж о самоубийствах среди подростков и…

– ФИГНЯ?

– Ну, так ведь этот Билл, как его там, тебя бросил, и потом…

– Ты идиот, слышишь? Ты полный идиот!