Эзопов язык в русской литературе (современный период)

Шумом с точки зрения теории информации называют вторжение беспорядка, энтропии, дезорганизации в сферу структуры и информации. Шум гасит информацию. Все виды разрушения: заглушение голоса акустическими помехами, гибель книг под влиянием механической порчи, деформация структуры авторского текста в результате цензорского вмешательства – все это шум в канале связи. <…> Если величина шума равна величине информации, – сообщение будет нулевым149.

«Цензорское вмешательство», о котором здесь говорится, – это тот шум, та помеха информации, которая интересует нас в аспекте ЭЯ. Конечно, говоря о цензуре в советское время, мы имеем в виду не только Главлит, но и все прочие проявления идеологической цензуры, включая и «внутреннего цензора», художественно описанного Солженицыным:

Начиная новую большую вещь, он вспыхивал, клялся себе и друзьям, что теперь никому не уступит, что теперь-то напишет настоящую книгу. С увлечением садился он за первые страницы. Но очень скоро замечал, что пишет не один, – что перед ним всплыл и все ясней маячит в воздухе образ того, для кого он пишет, чьими глазами он невольно перечитывает каждый только что написанный абзац. И этот Тот был не Читатель, брат, друг и сверстник читатель, не критик вообще – а почему-то всегда прославленный и главный критик Ермилов150. (См. также Приложение 1.)

4.1. Уместно заметить, что представление о шуме в процессе эстетической коммуникации существенно отличается от такового в коммуникации прагматической. С точки зрения чистой прагматики все поэтические ухищрения художественного текста могут рассматриваться как шум. В этом плане, если субъект мужского пола А хочет сообщить объекту женского пола В о своих матримониальных планах, то идеальным сообщением будет «Я хочу жениться на вас»; организация же текста по принципу регулярности чередования ударных и безударных слогов с обязательным созвучием некоторых из них, равно как описание меняющего тона неба или одетого в штаны облака, окажется иррелевантным шумом. Но в системе поэтического языка Маяковского именно этот «шум» выступает как самая эффективная, даже самая экономичная форма передачи информации («Я хочу жениться на вас»), причем благодаря «шуму» эта информация еще обогащается специфическим эмоционально-эстетическим содержанием151

.

4.1.1. При обсуждении ЭЯ мы имеем в виду эту специфику процесса художественной коммуникации. Когда идеологическая цензура влияет на творчество писателя и восприятие читателя, то имеем дело уже с неким вторичным наложением прагматических информационных помех; есть много градаций производимого цензурой шума – от простого физического глушения радиопередач до такого сложного социально-психологического явления, как описанный Солженицыным «внутренний цензор».

4.1.2. Не следует забывать также, что мы, читатели, всегда эмпирически предполагаем наличие определенного шума в процессе художественной коммуникации, вызванного либо недостаточным искусством автора, либо нашей недостаточной подготовленностью для восприятия данного текста. Можно сказать иначе: в первом случае автор плохо кодирует, во втором – мы плохо знаем код.

Этот вид шума, который житейски выражается в оценочных суждениях («Плохо написанная книга». – «Ты просто не понял»), и является базой эзоповской стратегии. Эзоповский текст успешно пропутешествует от автора к читателю, если цензор воспримет то, что на самом деле является эзоповским приемом, как проявление недостаточного мастерства автора (шум, находящийся вне компетенции цензуры), а читатель – именно как подлежащий декодированию эзоповский текст. Мастерство эзоповского автора и состоит в том, чтобы организовать такую успешную трансакцию.

4.2. С точки зрения идеально действующего фильтра Цензуры (Ц) схема коммуникации между Автором (А) и Читателем (Ч) должна выглядеть следующим образом: