Читаем Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников полностью

не так. А. П. Милюков сообщает, что Федор Михайлович высказывался о делах

законодательных и административных, о цензуре, о злоупотреблениях властей, и

"высказывался с неменьшей резкостью и увлечением, чем другие члены кружка".

На собраниях петрашевцев Достоевский читал письмо Белинского к Гоголю, бывшее страстным революционным манифестом той эпохи. Он готов был

приняты участие в издании обличительной литературы, во время бесед резко

осуждал крепостное право, возмущался всякими попытками идеализации

крепостничества (не случайна и позднейшая, в 1861 году, полемика Достоевского

с И. С. Аксаковым, пытавшимся доказать гуманность отношений помещиков к

крепостным {В газете И. С. Аксакова "День" утверждалось: "...в общей сложности

личные отношения помещиков и крестьян были довольно человечны".

Достоевский возмущался этой статьей: "...До какой же отупелости должен дойти

человек, чтобы быть уверенным в божеской законности крепостного права" (Ф.

М. Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М.-Л. 1930, стр. 154).}).

В то же время нельзя не видеть и расхождения Достоевского с

революционерами уже тогда. В революционных кружках сороковых годов

изучались и пропагандировались идеи утопических социалистов Запада - Сен-

Симона, Фурье, Кабе и других. Достоевский занимал здесь особую позицию.

Знакомясь с сочинениями Фурье и Сен-Симона и сочувствуя идее уничтожения

эксплуатации человека человеком, идее равенства, Достоевский не принимал

утопических проектов организации будущего общества. "Жизнь в Икарийской

коммуне, или фаланстере, представляется ему ужаснее и противнее всякой

каторги. Конечно, - писал А. П. Милюков, - наши упорные проповедники

социализма не соглашались с ним".

12

Социалисты-утописты стремились показать преимущества организации

общественной и хозяйственной жизни на основах разума - на коллективных

отношениях людей. При этом они не были свободны от мелочной регламентации, делали попытки умозрительно предопределить весь порядок жизни будущего

общества, детали труда и быта. Это, разумеется, свидетельствовало о слабости, а

не о силе их. Научный социализм, опираясь на анализ тенденций общественного

развития, отрицательно относится к такой регламентации. Опыт истории

позволяет предвидеть основные черты отношений людей в обществе будущего.

Но научный социализм никогда не предписывал деталей устройства этого

общества. В грядущем общественном строе, где восторжествует социальная

справедливость и человек, освобожденный от экономических, политических и

духовных оков, будет хозяином всей жизни, он сам сумеет достойно определить

рамки своей деятельности, своего быта.

Достоевский не сумел исторически подойти к трудам утопистов-

социалистов. Его сознание воспротивилось тому, что некоторые утописты

ставили человека будущего общества в какие-то узкие регламентированные

рамки.

Спорил Достоевский с Белинским и петрашевцами о боге, о религии.

Белинский, как вспоминал Федор Михайлович, прямо начал с ним с атеизма.

Достоевский с детства был религиозным человеком; но он писал позднее в одном

из писем, что всю жизнь сознательно и бессознательно мучился вопросом о

существовании божьем {Ф. М. Достоевский, Письма, т. II, М.-Л. 1930, стр. 263.}.

Достоевский поддавался в чем-то под натиском страстной аргументации

Белинского, мучился сомнениями, отстаивал Христа, спорил о бессмертии души.

Мистико-фантастические ноты в "Двойнике", и особенно в "Хозяйке", свидетельствовали, что от принятия идей Белинского Достоевский переходил к

чуждым реализму и материализму мистическим тенденциям.

Большое значение имело расхождение с Белинским, как писал Федор

Михайлович, "из-за идей о литературе и направлении литературы" {Н. Ф.

Бельчиков, Достоевский в процессе петрашевцев, М. 1936, стр. 85.}. Белинский

осуждал попытки Достоевского толковать народность в мистико-фантастическом

духе. Он выступал за литературу высокоидейную, сознательную в отношении к

действительности, несущую свет истины народу. Достоевский, как он сам писал

тогда, считал обременительными эти "служебные", как он их называл, обязанности искусства.

Таким образом, круг разногласий между Достоевским и Белинским, а

затем петрашевцами был достаточно широк.

Бесполезно предполагать, как развивались бы эти противоречия, -

развитие творчества писателя было прервано насильственной рукой почти на

целых десять лет.


* * *


13

Воспоминания о пребывании Достоевского на каторге и в ссылке,

естественно, не богаты. Но мемуары П. Мартьянова, Д. Врангеля и других дают

представление о том, какие физические и нравственные лишения и муки вынес и

преодолел писатель. Воспоминания эти показывают, что Достоевский на каторге

и в ссылке сохранил энергию характера, силу личности, не потерял веру в себя.

Самым ярким свидетельством остаются "Записки из Мертвого дома" - эта

страшная летопись странствия по кругам ада русской каторги. Наиболее

тягостным испытанием была не непосильная работа, не ужасные условия жизни, а

жестокое и безжалостное унижение человека, попрание его достоинства и чести, надругательство над его личностью.

Чего стоит казенный "список государственных и политических

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука