Читаем Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников полностью

преступников", находящихся в Омской крепости, в котором под номером

седьмым значится Федор Достоевский, двадцати восьми лет. В графе: "Какое

знает мастерство и умеет ли грамоте", здесь написано: "чернорабочий, грамоте

знает" {К. Николаевский, Товарищи Достоевского по каторге. - "Исторический

вестник", 1898, N 1.}.

Трудно спокойно читать рассказ П. Мартьянова о том, как ослабевшего от

болезни Достоевского, которого плац-майор Кривцов застал лежащим на нарах, этот самодур приказал отвести в кордегардию и наказать розгами - только

вмешательство коменданта крепости спасло от этого садистского истязания...

Достоевский писал в 1862 году о картине Якоби "Привал арестантов":

"Арестанты в кандалах, один даже натер себе рану в них, и все без

надкандальников. Будьте уверены, что не только несколько тысяч, но даже одной

версты нельзя пройти без кожаных надкандальников, чтобы не стереть себе ногу.

А на расстоянии одного этапа и без них можно натереть тело до костей. Между

тем их нет. Вы, конечно, их забыли, а может быть, и не справились совершенно с

действительностью". Какой пережитой опыт раскрывается в частном замечании о

картине на выставке! {Ф. М. Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М. 1930, стр. 531. В

т. XIII Собр. соч. Достоевского эта статья о выставке в Академии художеств

включена в раздел "приписываемых". Нам кажется, что по стилю, а главное, по

знанию кандальной "действительности" можно считать обоснованным мнение о

принадлежности этой статьи Достоевскому.}

Годы каторги и ссылки были для Достоевского годами перелома, все

значение которого раскрылось лишь впоследствии. В этот период усилились

религиозные тенденции в сознании Достоевского, укрепилась идея смирения

перед лицом зла, он перестал верить в революцию. Он стал идеализировать

покорность, смирение, рассматривая их как особенности русского национального

характера. В конце концов, Достоевский пришел, как писал сам, к измене своим

прежним убеждениям {Ф. М. Достоевский, Письма, т. II, М.-Л. 1930, стр. 30.}.

Достоевский говорил в 1874 году Вс. Соловьеву о значении каторги для

его духовного развития: "Мне тогда судьба помогла, меня спасла каторга. Совсем

новым человеком сделался... О! Это большое для меня было счастье: Сибирь и

каторга... Говорят, ужас, озлобление, о законности какого-то озлобления говорят?

Ужасный вздор! Я только там и жил здоровой, счастливой жизнью, я там себя

понял, голубчик... Христа понял... русского человека поднял и почувствовал..."

14

За годы, которые писатель провел на каторге и в солдатчине, в стране

произошли события, приведшие к еще большему размежеванию общественных

сил. Царизм понес в Крымской войне тяжелое поражение. В России назревала

революционная ситуация. Но напуганные угрозой народного восстания,

активизировались и реакционные, охранительные силы. В условиях разгула

реакции, после разгрома революции 1848 года в Западной Европе, в сознании

Достоевского окрепла мысль о незыблемости самодержавия, а революционное

движение стало представляться ему беспочвенным, бессильным, далеким от

народной жизни. Писатель сочувствовал страданиям народа, но страшился

программы Чернышевского и передовым, освободительным идеям, чем дальше, тем настойчивее, противопоставлял идею особой роли "богоносного" русского

народа, который якобы чужд революции и "вдохновляется христианскими

заповедями всепрощения и смирения.

В 1873 году в "Дневнике писателя" Достоевский рассказал о встречах с

Чернышевским, подчеркивая сердечный характер своих отношений с вождем

революционных демократов, который предстал перед писателем как человек

мягкий и радушный. Достоевский писал, что его приезд к Чернышевскому был

вызван прокламацией "Молодая Россия", призывавшей к беспощадной

революции. Согласно воспоминаниям Чернышевского ("Мои свидания с

Достоевским"), Достоевский приезжал к нему с просьбой повлиять, чтобы были

остановлены знаменитые пожары 1862 года. Пожары эти, как известно, носили

явно провокационный характер, они были нужны самодержавию, чтоб

расправиться с революционерами, возложив на них ответственность за поджоги.

Достоевский в какой-то мере поддался реакционным толкам, связывавшим имя

Чернышевского с пожарами и призывами к кровавым расправам.

Заметка "Мои свидания с Достоевским" написана в 1888 году явно в

противовес воспоминаниям автора "Дневника писателя". Достоевский в период

революционной ситуации 60-х годов выступал против идей революционной

демократии, и вернувшийся из Сибири Чернышевский счел необходимым

засвидетельствовать это противоречие идей.


* * *


В. В. Тимофеева (Починковская) рассказывает о своем знакомстве с

Достоевским: "Рука у него была холодная, сухая и как бы безжизненная. Да и все

в нем в тот день мне казалось безжизненным: вялые, точно через силу, движения, беззвучный голос, потухшие глаза, устремленные на меня двумя неподвижными

точками".

Но вот другой момент, другое настроение, другое лицо Достоевского:

"Как бы озаренное властной думой, оживленно бледное и совсем молодое, с

проникновенным взглядом глубоких потемневших глаз, с выразительно-

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука