Фабрика мертвецов

— Убей… — рыжая мара снова стояла у него за спиной — он чувствовал исходящий от нее запах ладана, заглушающий сладковатый аромат гнили. — Мертвое… убей…

— Нет… — едва шевеля губами, прохрипел Митя — из его рта вырвалось облачко ледяного пара. — Мне… нельзя… Я не хочу того… что будет… потом… Не хочу!

— Ничего потом не будет. — неожиданно ясным, без обычных сипов и хрипов голосом сказала рыжая мара. — Убей не-живое… или умри сам. — черные крылья хлестнули воздух, и она взвилась в только что пронзительно синее, а теперь черное, мерцающее звездами небо.

Покрывающие поле мертвецы начали подниматься, один за другим. Лежащий рядом труп резко сел — Гришка, сын путейца с поезда, пристально уставился на Митю пустыми провалами глаз. И его скрюченные пальцы впились Мите в плечо, пробивая его до кости…

— Митяяяяя! — гулким мужским басом взревел он, открывая полную загнутых желтых клыков пасть. — Митяяяя!

Митя рванул посеребренный нож из-за перевязи на запястье… но его там не оказалось. Земля разверзлась, и он полетел вниз, вниз, вниз…

— Что ты творишь, Митя!

Паркетная доска перед носом у Мити отчетливо подмигнула ему круглым глазом выпавшего сучка и снова застыла. Митя еще какое-то время поизучал ее, потом с трудом отжался на локтях… и снова замер, глядя в торчащие прямо у него перед носом начищенные сапоги.

— Сперва натворил, теперь в ногах валяешься? — с мрачной иронией поинтересовались над головой.

Глава 24 Утречко недоброе

Митя оттолкнулся от пола и наконец сел, привалившись к кровати со сбитой периной. Занавески трепетали на распахнутом окне, и утренний ветерок зябким холодком пробегал по голым плечам.

— Кошмар… приснился… — стягивая с кровати лоскутное одеяло и накидывая его себе на плечи, простучал зубами Митя.

— Пучок розог? — раздраженно начал отец… и отпрянул в сторону, с удивлением глядя на сына, вдруг вскочившего — и кинувшегося к подносу с завтраком, только что принесенным прислугой.

Митя обхватил фарфоровый чайник с кипятком и чуть не застонал от блаженной боли в оледеневших ладонях. Едва сдерживаясь, чтобы не пить прямиком из носика, подрагивающими руками принялся наливать кипяток в чашку.

— За что розги? — рассеяно пробормотал он, замирая, когда горячий поток рухнул в желудок.

— А… ты чаю к воде добавить не хочешь? — растерянно спросил отец.

Митя только отрицательно мотнул головой, впиваясь зубами в пирожок с еще горячим вареньем внутри.

— Не думал, что когда-нибудь скажу это тебе, но… где твои манеры, Митя? — хмыкнул отец, глядя как его светский сын рвет пирожок, точно дикий зверь добычу.

Митя замер с пирожком между зубов, растерянно поглядел на разоренный поднос, на чашку с пустым кипятком… Шумно сглотнул… уши его вспыхнули красным… он выпрямился… отложил недоеденный пирожок на край блюдца… и отточенным изящным жестом снова плеснул себе чаю.

— Прошу прощения… Так чем я вызвал ваше неудовольствие, батюшка… в шесть утра? — он покосился на фарфоровые часы с амурчиками на камине.

На лице отца промелькнуло облегчение — кажется, странное поведение сына изрядно его напугало — и раздражение разом. Теперь он жалел о потерянном мгновении искренности, и злился на себя, что не смог это мгновение удержать — а от того вдвойне злился на сына.

— Ты с вечера управился. Умчался невесть куда, вернулся затемно, и даже не соизволил сообщить, куда ездил и зачем?

— Я не один был…

— Спутники твои бормочут невразумительное о гонках автоматонов, которые то ли удались, то ли нет… то ли и вовсе их не было.

— Не было. Разговоры вышли, да перебранка младшего Шабельского и младшего Штольца. Так что мы просто покатались: Зина и Ада любезно показали мне окрестности. Ну и остальные тоже… увлекательно провели время.

И ни одного слова неправды! Просто игра словами и легкая недоговоренность.

— Мне казалось, тебе симпатична Лидия. Ты так явственно флиртовал с ней целый день… делая вид, что ее вовсе не существует. — явил глубочайшую, поистине сыскную проницательность отец.

— Лидия мне совершенно не симпатична. — холодно сообщил Митя. — Хотя флиртовал я, несомненно, с ней.

Как же иначе, если именно она первая здешняя красавица, а вовсе не Зинаида и тем паче, не Ада?

— Через силу, выходит? — ухмыльнулся отец. — Боюсь, я никогда тебя не пойму.

Ох, кто бы говорил! Сам-то на маменьке вовсе не от большой любви женился!

— Но все же, куда и зачем вы ездили? И что Анна Владимировна говорила о твоем недомогании? — сердитое выражение лица показывало, что ни в какое недомогание отец не верит.

Митя гордо вздернул подбородок. Вот сейчас он и впрямь чувствовал, как тени байронических героев, гонимых и непонятых, реют за его плечами.

— Мы просто прогуливались! — с нажимом повторил он — он охранит честь госпожи Штольц и никому не откроет тайну мятущейся женской души. Хоть и дура она, эта самая госпожа. — Побывали в деревне, у местного богатея… Остапа Степановича.

— Это который того сторожа в наше имение… — нахмурился отец.

— Шабельские ему должны. Не знаю сколько, но похоже, изрядно.