Фабрика мертвецов

На миг Митя подумал, что он даже понимает Алексея, если при виде Митиных рубашек у того так же пекло в груди. Митя тряхнул головой: да знал бы младший Лаппо-Данилевский сколько на каждую вещь из Митиного гардероба сил положено! Сколько ссор с отцом, сколько умильных улыбок бабушке, сколько выгадываний из собственных карманных денег и постыдной, приказчицкой прямо, экономии на всем — и так на каждую сорочку, каждую пару перчаток или модный жилет. Каждый дюйм шерстяного с шелком камлота или тонкого батиста кровавым потом полит, а этот… тварь, хуже нава, ножом их рубить? Ну ничего, любезный Алексей Иванович, сочтемся — и с вами, и с батюшкой вашим! Отольются вам… покромсанные манжеты да отпоротые пуговицы.

Ворота в помещичью усадьбу были далеко не такими узорчатыми, как у въезда в отцовское имение, зато и ржавчины на них ни пятнышка, а дорога вымощена камнем. И открывались ворота тоже на пару́ — зашипело, затрещало, и створки разъехались сами, никаких тебе кланяющихся мужиков с причитаниями: «Ты дывы, яка радость нам привалила — паны с гостями понаехали!», как у Шабельских. Разве что вдалеке промелькнула баба, торопливо орудующая метлой, да у дома, похожего хоть на усадьбу Шабельских, хоть на их с отцом, наметилось некое торопливое шевеление. На заполошный вопль: «Германец наш йиде! А з ним ще якись бесы!», Свенельд угрюмо поморщился:

— Несмотря на то, что мои соплеменники живут здесь со времен Ее Величества Екатерины, немец для деревенских жителей — по-прежнему такой вид нечисти.

— Может, у них есть основания? — хмыкнул Митя.

— Может, и есть. — Ингвар остановил паро-телегу, стрекотание и гул смолкли, и его слова прозвучали особенно громко: — Тех, кто заставляет работать, не любят. Хотя откуда вам, Дмитрий, про работу знать?

— Ингвар! — предостерегающе окликнул его брат.

— Совершенно верно! — глядя на него свысока, согласился Митя. — Светская жизнь отнимает слишком много сил, чтобы тратить их на такое скучное занятие как работа.

— Митя! — простонал отец.

— Ho-ho, die Jungs kämpfen immer zuerst, und danach werden sie Freunde![1] — пронзительно проорал старик-механик, и его паро-бот погрохотал к новехонькому кирпичному бараку, накрывшему своей длинной тушей место для цветников.

— Я ни в коей мере не собираюсь с Ингваром драться. — Митя возмущенно поглядел ему вслед. А уж тем паче — становиться друзьями. Ни после. Ни до. Ни вместо.

— Ваше счастье! — задиристо ответил Ингвар, расправил плечи аж до хруста и слегка округлив руки — как борец на цирковой арене — величественным шагом направился следом за паро-ботом.

— Может, за целителем? — вроде как себе под нос, но все же довольно громко пробормотал Митя. — Судя по походке, мертвяк его здорово помял… руки вон как свело.

Ингвар бросил на Митю яростный взгляд, рванул створку… Изнутри сильно пахнуло устойчивым ароматом смазки, нагретого металла и влажного пара.

— Заводите! — скомандовал Ингвар отцу.

Тот только укоризненно покосился на Митю — и повел автоматон внутрь.

Кирпичный барак был забит всяческой машинерией: Митя и не видал такой никогда! Булькали котлы, негромко гудели винты, и то и дело вырывались из труб струйки пара. Соскочивший с автоматона механик ухватился за ручку и принялся ее яростно крутить. Гудение усилилось, будто внутри заметались тысячи стальных пчел, шестеренки громадной паровой машины завертелись быстрее… и иззубренная «Перунова стрела» ломаной сверкающей линией промелькнула вдоль стены барака и тут же исчезла, оставив за собой резкий запах озона.

— Что это? — зачарованно прошептал Митя, делая шаг к дверям.

— Работа наша. Вам не интересно! — злорадно объявил Ингвар и с грохотом захлопнул створку перед самым Митиным носом.

Даже поглядеть не дал! Какая низкая… бесчестная месть! И главное ведь — за что? Что он Ингвару такого сделал? Хотя глупо ждать от плебея — благородства.

— Чисто котлы пекельные, з яких навии на землю лезуть! — Урядник перекрестился и укоризненно поглядел на закрытые двери сарая — из-под них мелькали вспышки и слышался свист и стук, будто внутри заработала паровая машина.

«Она, небось, и заработала», — досадливо вздохнул Митя.

— Простите, Дмитрий. Ингвар иногда бывает… слишком резок. Особенно с теми, кто, как ему кажется, меня обижает, — мягко сказал Свенельд.

Еще с теми, кто раз за разом видит, то как его чуть младший Шабельский не зашиб, то мертвяк чуть не задушил. А отец еще говорит, что это у Мити друзей нет! Ингвар — вот у кого проблемы с равными по возрасту… даже с уже покойными. Митя позволил себе едва заметную усмешку.

— А вообще, он весьма разумный, волевой и неленивый юноша. Я горжусь своим братом, — сухо бросил увидавший эту усмешку Штольц. — Я покажу, куда поставить автоматон.

И не дожидаясь ответа он направился куда-то за кирпичный барак.

Понятно: сам-то братца как угодно осуждать может, остальным же положено только восхищаться. Нет уж, увольте!

— Григорий! Катерина! Вы меня отлично слышите: так почему я должен бегать, выкликая вас? — донесся из-за барака раздраженный голос Штольца.