Фабрика мертвецов

В витрине лежал древний, полурассыпавшийся от ржавчины меч, однако ножны из прелой кожи украшали многочисленные золотые накладки с фигурками оленей и кабанов. Сложенные плотно, один к другому золотые браслеты — каждый со своим рисунком — изгибались через всю витрину прихотливой змеей, а на роскошной и наверняка тяжелой, как рыцарские наплечники, гривне летучие грифоны охотились на мчащихся в ужасе скакунов. Посредине на небольшой подставке — венок из золотых дубовых листьев, тончайших, совсем как настоящие, даже с прожилками.

Митя шумно сглотнул.

— Ведь это десятки тысяч рублей стоит, — ошеломленно пробормотал отец. — Если не сотни, — и еще тише прошептал: — Снова археология… Ты и впрямь следы паро-телеги у той рощи видел?

Митя не ответил, только бросил быстрый взгляд на Ингвара. Сознает ли тот, что милый гость Аркадий Валерьянович, которому Ингвар помочь обещался, сейчас напряженно раздумывает: не причастен ли старший Штольц к призыву навий и убийствам? Чем не подозреваемый: в обрядах древних разбирается, и паро-телега имеется. А столь яро ненавидимый вами столичный франт — Митя самодовольно поправил булавку с серпом в шейном платке (да, он франт!) — уже знает и о Бабайко, и о Лаппо-Данилевских. Знает, но не скажет. Потому что участие Штольцев все едино не исключено… Нет! Из вредности не скажет, конечно же, из вредности! Пусть уж батюшка по ложному следу побегает, а Ингвар за братца поволнуется.

— Впечатляет, не правда ли? — на пороге возник Свенельд Карлович с подносом в руках. За ним следовал нагруженный вторым подносом механик паро-бота, всё в тех же промасленных парусиновых штанах, разве что шлем и гоглы снять удосужился.

— Oh ja, tolle Sachen[1]! — важно, будто все эти вещи принадлежат ему, кивнул механик, выгружая тарелки с хлебом, соленьями и пресловутой колбасой на стол.

Митя посмотрел на него с неодобрением: неужели Свенельд Карлович разрешит пусть и ценным, но все же работникам сидеть с ними за одним столом? Судя по тому, как решительно герр Лемке водрузил жирный колбасный шмат на ломоть хлеба, сооружая пресловутый немецкий belegtes Brötchen[2], так и есть! Эдак скоро Штольц и кухарку с дворником рядом усадит. А еще хочет уважения от прислуги! Митя презрительно фыркнул и тут же наткнулся на негодующий взгляд Ингвара.

— Да вы, Свенельд Карлович, супругу буквально… озолотили, — откликнулся отец.

— Она хотела надеть эти украшения на губернаторский бал. Но здесь я решительно воспротивился! Курган, несомненно, царский, но Фригг знает, какими силами обладали те древние цари и сколько тех сил осталось в их золоте? Вспомните хотя б родовые обереги Кровной Знати!

— Золото и впрямь хорошо накапливает Кровную Силу, — кивнул отец.

— Погодите, сейчас получше рассмотрите! — объявил Свенельд Карлович, что-то щелкнуло, загудело… и Митя разом с отцом дружно вскрикнули. С потолка на кабинет обрушился золотистый свет, не оставивший ни единого темного уголка, а золотой венок в витрине вспыхнул и заиграл тысячей бликов.

— Это что… «свечи Яблочкова»? — мгновенно позабыв о такой ерунде как древнее золото, Митя запрокинул голову, щурясь на три — целых три! — «свечи» с угольными стержнями под прозрачными стеклянными абажурами.

Значит, он не ошибся, в бараке для автоматонов была настоящая «Перунова машина»! В отдаленном поместье глухой губернии!

— Да в Петербурге только на Литейном мосту… — столь же ошеломленно пробормотал отец. — Губерния здешняя… полна неожиданностей.

— Это вы еще неожиданностей здешних не видели! — глухо и как-то утробно проворчал Свенельд Карлович и поглядел на гостей мрачно, исподлобья. В резком свете электрических свечей его лицо казалось резким, словно бы состоящим из острых углов, а глаза запали черными ямами. Склонившийся над столом механик резко выпрямился, глаза его странно вспыхнули — будто шахтерские фонари в подземных глубинах, а в зажатом меж зубов куске колбасы словно проступила кровь…

Свечи под потолком мигнули раз, другой, заставляя комнату то вспыхнуть ярко, с четко очерченным контуром каждого предмета, то вдруг кануть в сумрак… и снова засветились с равномерным гудением.

Митя сдавленно вскрикнул, отшатываясь назад… Свенельд Карлович стоял прямо перед ним, пристально глядя ему в лицо, и протягивал тарелку.

— Вы, Митя, как наши рабочие, тоже колбасы боитесь? — Он сунул тарелку юноше и вернулся к столу, уже обычным голосом, словно бы шутливо жалуясь: — Свечи эти — полезное и весьма модное изобретение, думал, Анна обрадуется, а она говорит — излишняя роскошь. Вот какая у меня экономная супруга!

— Угу, если без электрических свечей, можно в Ниццу съездить, — пробурчал Ингвар. — А если еще и дороги не обихаживать, так и пожить курортной жизнью месяца три.

— Девять месяцев у себя дома во тьме и бездорожье, чтоб накопить денег на три месяца в чужом удобстве и комфорте… а потом, истратившись, снова вернуться в бездорожье и тьму? — криво усмехнулся отец и тут же негромко закончил: — Впрочем, на некоторых наших господ-дворян похоже.