Фабрика мертвецов

— Ограждают, — с полнейшей уверенностью кивнул отец. — И не какие-то там травы, а полынь и чабрец. — Он посмотрел в растерянное лицо Ингвара, усмехнулся. — Десять лет назад, в последний мой год службы в Москве, на эпидемию холеры в центральных губерниях отправляли: борьба с мародерством, расследование совершенных под шумок преступлений… Митьку тогда пришлось к матушкиной родне отослать — не тащить же с собой в очаг заразы. — Он со вздохом мазнул по сыну взглядом — то ли сожалел, то ли просто воспоминания одолели. Подробностей Митя не знал, но зато отлично помнил, что в Москву они больше не вернулись: именно после той поездки отца перевели в Петербург с повышением. — Больше ста тысяч заболевших, целителей не хватало…

— Помню, — пробормотал Свенельд Карлович. — Тут то же самое было.

— Нас тогда местные знахарки научили солью полы посыпать и травы в комнатах жечь. Кто делал — уцелел, ну а кто с суевериями боролся… — теперь уже отец развел руками, давая понять, что участь последних была незавидна.

— В вечного работника вы тоже верите? — явно не убежденный, обиженно пробормотал Ингвар.

Отец в ответ воззрился вопросительно.

— Местная легенда… — словно извиняясь, пояснил Свенельд Карлович. — Возникла… уж не знаю, когда возникла, сам я о ней услышал года два назад, когда не смог на сбор вишни работников найти. Пшеницу и паро-боты сжать могут, а вишню подавят. Условия я предлагал хорошие, артели соглашались… но стоило им услышать, куда идти, тут же отказывались. Готовы были наниматься на много худших условиях, лишь бы не сюда. Ну я и попросил герра Лемке побеседовать с ними… по-свойски…

— Ja! — кивнул кудлатой головой механик. — Viele, viele Schnäpse![3]

— И один из артельных рассказал, что будто бы, стоит кому-то из них заболеть или напиться, или еще как-то отстать от артели в наших местах — и его больше никогда не видят. И будто бы попадают эти люди в некое… место, где им приходится работать днем и ночью, без сна и отдыха, и работа эта длится вечно.

— Хм… Вроде тех людей, что альвы забирают в Полые Холмы? — Отец задумчиво побарабанил кончиками пальцев по столешнице. — А господин исправник еще говорит, тихо у вас.

— У нас тихо, — подтвердил Свенельд Карлович. — Из местных все тут, да и из других губерний, насколько я знаю, запросов на розыск пропавших не поступало. Даже если и отстал кто от своей артели, могли к другой примкнуть или вовсе в город на заработки податься. Так что ничего, кроме россказней сезонных работников да их нежелания переступать границу нашего уезда. Да и нежелание это… — Он махнул рукой. — В конце концов, работники находятся, просто следует поднять оплату, что, конечно, весьма невыгодно сказывается на цене той же вишни.

— Выдумки необразованных крестьян! — непримиримо вскричал Ингвар. — Вы тут такого… фольклора еще наслушаетесь: вроде любимой местной истории про давно умершую родственницу Шабельских… Будто бы та была ведьмою и могла галкой летать над губернией и все про всех узнавать!

— А она могла? — со всей серьезностью поинтересовался Митя. — Что Шабельские говорят?

Бешеный взгляд Ингвара его даже не порадовал.

В голове так и крутились слова Петра Шабельского об эгоистично позволившей себя убить старой ведьме… Странная фраза Даринки насчет долгов в семействе крестьянки Оксаны, владелицы ночной вазы с вензелями… А главное — слова молодого мужика на деревенском причале. Как он там сказал? «Нема часу разговаривать, паныч, а то вечно робыть придется». И то и другое Митя и впрямь тогда посчитал… художественным преувеличением. Фольклором.

[1] О да, великолепные вещи! (нем).

[2] Бутерброд (нем.)

[3] Да! Много, много шнапса!

Глава 32 Сын к отцу пришел

— Автоматоны и вареники, электрические свечи и ведьмы! — отец склонился над стоящей на столе у кровати лампой с абажуром бело-молочного стекла, некоторое время сосредоточенно рассматривал ее фарфоровый цоколь — а потом торжествующе повернул круглую пуговку. Лампа вспыхнула, выхватывая из темноты широкий золотистый круг. Некоторое время, что отец, что Митя зачарованно смотрели на нее, наконец отец пробормотал. — Это какая-то уж вовсе невообразимая роскошь. Наше новое место жительства меня все больше поражает! Даже проселочные дороги тут, и те с чудинкой. Хорошо хоть мертвяки самые обычные.

— У нас нет места жительства — мы вторую ночь укладываемся спать в чужих домах. Твои следственные артефакты уничтожены, новехонький автоматон сломан, я лишился гардероба. — Митя старательно отвел глаза от золотистого круга света — все, что в доме Ингвара, ерунда, и никакой роскоши, тем паче невообразимой, тут быть не может. Даже если это электрические свечи. Подумал и добавил. — И мертвяки тут не обычные.

— Ворчишь, как старик! — фыркнул отец. — Сядь уже, не стой передо мной, как городовой на докладе.

— Я не городовой! — зло вскинулся Митя. Отец невыносим!

— Не ершись! — рассеяно обронил отец. — Я подумал… может, ты хочешь мне что-то рассказать? Например, почему мой гардероб не тронули, а твой был уничтожен полностью?