Фабрика мертвецов

– Во-о-он! – заорал отец, и пущенная его рукой миска разлетелась вдребезги у ног замешкавшейся Алевтины, обдав дочерей брызгами уксуса.

– Родион Игнатьевич… – умирающим голосом пролепетала Полина Марковна. – А может… Лидочке не к Мите приглядеться, все же он ее на два года моложе, а к батюшке его? Мало ли женятся на молоденьких? Старший Меркулов в чинах, а будет в еще больших…

– Вот в кого дочери ваши такие дуры?! В вас, разлюбезная Полина Марковна! Господин Меркулов в чинах, а сынок его и от матери своей, княжны Белозерской, кой-какое имущество унаследовал, и Кровное Родство имеет. Если старший на Лидии женится, мы никого из девчонок за Митю уже не выдадим. По церковным заветам не положено на родне жениться!

– Какой вы грубый, Родион Игнатьевич! – По щекам Полины Марковны побежали слезы. – Да мы их и вовсе так-то не выдадим, ежели перебирать будем. – Она зарыдала.

– Полюшка, прости! – Шабельский опустился перед женой на колени, зарываясь лицом в ее юбки. – Прости меня… за все! То ли я тебе обещал! Так ли мы должны были жить… По заграницам ездить, лето в Крыму, зимний сезон – в Петербурге… а не круглый год в имении детей рожать. Всё проклятье наше! Предки, чтоб их… Тетушка… Ты погоди, все еще наладится, Полюшка… Лидию замуж отдадим… а хоть и за старшего Меркулова… Глядишь, генералом станет…

– За кого это вы тут замуж отдавать собрались… без меня? – раздался от дверей тягучий свистящий шепот.

Родион Игнатьевич вскинул голову и со смесью злобы, страха и жалости поглядел в глаза проклятью рода Шабельских.

Глава 23 Мертвецкое поле

Поле Митя узнал, хотя яркие сорняки, покрывавшие его взлохмаченным пестрым ковром, теперь исчезли, открывая высохшую землю, изрезанную щелями и оврагами, как пятка босоногой крестьянки – трещинами. Вырубленные напрочь рощицы торчали обугленными пеньками, будто гнилые зубы в старушечьем рту.

До горизонта землю покрывали трупы. Аккуратные, в саванах, они лежали стройными рядами – точно это было гигантское кладбище, а они просто поднялись из земли, оставив где-то в глубине свои домовины. Старики и старухи, мужчины и женщины, девушки в засохших веночках на бледных лбах и маленькие дети, так похожие на спящих.

Митя брел меж ними, то и дело спотыкаясь о торчащие из-под саванов голые ноги, – туда, где далеко-далеко над полем мертвых тел каркали вороны. Дойти и согнать, дойти и согнать, и Митя шел, шел, шел… Нахохлившиеся крылатые силуэты становились все ближе, ближе – они перебирались от тела к телу, и не обычной птичьей прискочкой, а неуклюже переваливаясь и то и дело припадая к земле. Скрюченная когтистая лапа вцепилась в живот косматой старухи со скрещенными на груди руками, рванула… Труп лопнул, выбросив к небу брызги отвратительной черной слизи.

– Кыш! Кыш! – не узнавая собственного голоса, таким слабым и писклявым он был, замахал руками Митя.

Крылатые твари замерли… и начали медленно поворачиваться к нарушившему их пиршество мальчишке. Митя увидел чудовищно худые, точно обтянутые кожей черепа, женские лица над горбатыми от черных крыльев плечами. На трупах, по-вороньи нахохлившись, сидели мары – глубоко запавшие глаза зловеще горели из-под спутанных черных косм, а рты были перемазаны запекшейся кровью.

Все так же неуклюже переваливаясь, мары двинулись к нему – перья обвисших крыльев волоклись по устилавшим землю телам.

– Кыш! – пробормотал Митя, невольно пятясь.

– Хочешшшь, чтоб мы ушшшли? – проскрипело у него над ухом.

Рыжая мара стояла у него за спиной и небрежно, как плохо воспитанная девчонка – курицу, глодала человеческую руку.

Митя с воплем отшатнулся, споткнулся, плюхнулся на зад, попытался отползти…

– Точшшшно хочешшшь? – впиваясь кривыми желтыми клыками в бледную плоть, прочавкала рыжая мара.

Ледяные и гибкие, как змеи, руки обвили его шею, перед ним возникло блекло светящееся девчоночье личико с закрытыми глазами. Пухлые губки были измазаны темным, как у сластены, забравшейся в буфет с вареньем. Выпятив губы капризным бутончиком, девчонка потянулась к Митиной щеке…

Митя отчаянно рванулся, пытаясь расцепить оплетающие его шею детские пальчики, вскочил… Девочка повисла на его шее, уткнувшись ему в грудь, и тут же чудовищный холод стиснул сердце. Митя попытался закричать, но легкие как изморозью прихватило, из горла вырвалось лишь сдавленное бульканье. Что-то врезалось в него со спины… Митя с трудом повернул голову и увидел запрокинутое мальчишечье лицо. Глаза мальчика тоже были закрыты, а руки обхватывали Митю за талию – точно как он сам в детстве напрыгивал и вцеплялся в вернувшегося со службы отца. Только вот от этих стиснутых детских рук полз нестерпимый холод. Внутренности зашлись лютой болью…

– Убей… – Рыжая мара снова стояла у него за спиной, он чувствовал исходящий от нее запах ладана, заглушающий сладковатый аромат гнили. – Мертвое… убей…

– Нет… – едва шевеля губами, прохрипел Митя – из его рта вырвалось облачко ледяного пара. – Мне… нельзя… Я не хочу того… что будет… потом… Не хочу!