Фабрика прозы: записки наладчика

Братья-писатели и страх. Не устаю удивляться делу Пастернака (недавно снова читал речь тов. Семичастного на съезде комсомола, гневные выступления писателей, а также рабочих и служащих). Хочется крикнуть в прошлое, в ретроспективу десятилетий: ребята, вы что? Белены объелись? Это же всего лишь книжка, шестьсот страниц весьма сложного текста. Кстати, Шолохов сказал: «У Союза писателей не выдержали нервы; надо было издать и забыть, и читатели сами бы оценили этот сумбурный и путаный роман».

Но Симонов ответил, как припечатал: «Если мы издадим этот роман, то получится, что Октябрьскую революцию мы совершали зря!» Во как. Ни больше ни меньше. Один сумбурный роман о запутавшемся интеллигенте потопит крейсер «Аврора» вместе со всеми триумфальными достижениями советской власти? Да неужто?

Выходит, да. Выходит, надо, чтоб все думали и поступали абсолютно одинаково, и чтоб ни-ни, а то ой-ой-ой. Наверное, сами братья-писатели, не говоря уже о товарищах из ЦК КПСС, утробно ощущали жуткую ложь всей своей жизни, и малейшее сомнение в истинности их лжи – было подобно катастрофе.

24 сентября 2018

Меня не приглашают на форумы и школы молодых писателей. Ни в качестве молодого (хотя у меня стаж писательства поменьше, чем у некоторых начинающих), ни в качестве мэтра (хотя я известный новеллист, «мастер короткого рассказа», как пишут в аннотациях).

Сначала я обижался. Особенно читая посты мэтров и семинаристов, как там было интересно, и всё такое. «Эх, – думал я, – вот бы мне тоже там побывать! Поделиться секретами ремесла. И почему они меня не приглашают?»

Но на днях я понял почему.

Потому что я бы стал молодых писателей не поучать, а просто обучать. Не рассуждать насчет и по поводу, типа что такое литература, образ и мысль, ответственность художника и как слово отзовется. Я бы на своем семинаре учил бы ребят чисто конкретно и жестко. Рассказывал бы о типичных ошибках начинающего автора (их примерно пять, всего-то! но они ветвятся), о том, как эти ошибки в себе самом ловить, не пуская их в текст, или в крайнем случае потом отмечать и устранять в написанном. О том, что в рассказе или повести непременно должно быть (это всего две-три вещи из ассортимента в шесть штук!), как сегментировать текст, расставлять точки и абзацы…

В общем, учил бы на писателя так, как в консерватории учат на композитора, а в академии художеств – на художника.

Впрочем, и сам молодой писатель учиться не хочет. Он приносит рукопись и просит, чтоб ее слегка поправили до уровня, достойного «Редакции Елены Шубиной» или журнала «Знамя». Он хочет, чтоб ему сказали, что у него не так. Меж тем как у него в 90 % случаев всё не так, а в 10 % случаев не так на 90 %. Как сказал сценарный гуру Александр Молчанов, если героя сценария зовут Макс – дальше читать не надо. А герои в основном Максы. Как «героиня – Нина» в известной заметке Шкловского:

«В одной редакции редактор спрашивал, получив толстую рукопись:

– Роман?

– Роман.

– Героиня Нина?

– Нина, – обрадовался подающий.

– Возьмите обратно, – мрачно отвечал редактор».

Полагаю, мой ремесленно-учительский настрой просто никому не нужен, не актуален.

Так что не приглашают – и правильно делают.

* * *

Есть такая шаблонная похвала писателю: «он знает жизнь». Но что такое эта ваша «жизнь»? Возьмем двух очень талантливых русских советских писателей – Василия Шукшина и Юрия Трифонова. Очевидно, что у этих прекрасных авторов сильно различается социальный кругозор, социальный опыт. У Трифонова он во много раз шире и глубже. Ведь у Шукшина – это его родное село и «чудики», и приключения сельского «чудика» в городе, и чуточку про зеков (причем по чьим-то рассказам), и всё. А у Трифонова – и Дом на набережной, и сиротство, и Туркмения со строительством Каракумского канала, и спортивная жизнь, и потомки народовольцев, и писатели, актеры, историки, журналисты, студенты – огромный социальный космос.

Это не значит, что кто-то из них лучше, а кто-то хуже. Они, на мой вкус, оба прекрасны. Забавно другое. В рецензиях на Шукшина я много раз встречал слова, что «автор знает жизнь». А про Трифонова – что он «копается в бытовых дрязгах». На самом деле это симптом старой и опасной литературно-критической болезни – «народопоклонства». Не всякий выходец из деревни – Шукшин, не всякий жилец Дома на набережной – Трифонов, это мы вроде бы понимаем. Но старая болезнь дает о себе знать. Сам по себе факт писания на народные (ныне – на маргинальские, так сказать) темы часто служит индульгенцией по части т. н. знания жизни. О! Этот писатель знает жизнь! Смешно и грустно. Сам Шукшин, кстати, страшно злился, когда про него писали «он знает жизнь». Он видел в этом пренебрежение к своему таланту и литературному мастерству (громадному, кстати, и которое он прекрасно в себе сознавал и ценил).

25 сентября 2018

Спрашивают: «Вы говорите, что на писателя надо учиться. А сами-то вы где учились писать?» Отвечаю.