Фабрика прозы: записки наладчика

Сейчас мы склонны преувеличивать значение темы и биографии автора. Тот факт, что автор пишет о «простых людях» и сам вроде бы «из простых», – как бы дает автору и его текстам некую фору демократических симпатий.

Меж тем вот такой текст:

«Он достал из бара черного дерева бутылку старого виски, которую в прошлом году привез из любимой вискокурни в Ирландии. Налил немного темно-янтарной влаги в тяжелый хрустальный стакан, отхлебнул глоток, беспокойно прошелся по гостиной, рассеянно скользя взглядом по картинам, висящим по стенам, и большим фарфоровым статуэткам, стоящим на резных консолях в простенках окон, которые глядели в сад, полыхающий осенним багрянцем. Подошел к окну. По гравийной тропинке сада шла девушка».

И вот такой текст:

«Он вытащил из-за облупленных кастрюль заначенный еще на той неделе недопитый “огнетушитель”, зубами вытащил затычку из свернутой газеты, хватанул из горла пару глотков пахнущего изжогой дешевого портвейна, рыгнул, пнул ногой табуретку, которая отлетела к фанерной стене, отчего с гвоздя упал календарь с голой бабой, с кудрями на письке, которые шариковой ручкой пририсовал соседский семилетний Васька, и выглянул в окно, которое смотрело на гаражи; между гаражами срал стоя какой-то бомжара».

А тексты-то совсем одинаковые! Ну просто один в один!

26 декабря 2018

Надоело про искренность! Прочитал слова Маяковского о Булгакове: «Мы дали ему один раз пискнуть под руку буржуазии. Больше не дадим!» Особую радость доставляет это горделивое «мы». Ах, как сладко ощущать себя внутри этого «мы»!

Тут же ответ: «Да, конечно, но… Но он был искренним! Он искренне заблуждался!» Но когда мы пишем об искренних заблуждениях того, кто говорил про Булгакова «мы ему больше не дадим пищать», – мы тем самым становимся на сторону этих самых ужасных «мы».

2019

3 января 2019

Посмотрел фильм «Праздник». Во-первых, в этом фильме нет ничего, что хоть чуточку бы оскорбляло память о блокаде Ленинграда. Фильм совершенно, ни капельки никого и ничего не задевает в смысле благоговения перед жертвами войны и блокады.

Но, во-вторых, не задевает он и наш разум, с душою вместе, которые могли бы возмутиться тем, что в блокаду кто-то ел от пуза, имел отопление, одежду, шампанское, шоферов и домработниц.

Сказать, что сценарий слабый – ничего не сказать. Сценария просто нет. Есть сценарная идея: снять фильм о том, что в блокаду под Новый год в дом элиты попадает голодная девушка. Но эту идею еще надо осуществить в сюжете. А этого не сделано. Подбор эпизодов, и не более того.

Всюду нестыковки, и несвязанные нитки, и просто нелепости. Засекреченный ученый живет в загородном доме, адрес которого скрывается от шпионов – почему? Чтоб немцы его не разбомбили! Не «не похитили», а именно «не разбомбили». Засекреченный ученый был бы вывезен из Ленинграда не позднее августа 1941 года. Вообще вся шпионская линия до комичности нелепа. «Ну что вы! – говорили мне. – Тут под видом ученого высмеивается партийная верхушка!» Но разве у нас сейчас 1970-е годы, когда надо так шифроваться?

Молодого человека (примерно 1926 г.р.) не могли звать Денис. Тогда это имя было так же распространено и звучало так же привычно, как Кузьма или Парамон. Разговор о том, что отец обижает дочь невниманием к ее чувствам, – не из 1940-х, а из 2010-х. Как и очки отца. Вообще же герои выглядят поразительно современно. Воротнички и галстуки – как некий сигнал старомодности. Но в кино это не убеждает (в отличие от театра, где можно просто поставить на сцене табличку с надписью «развалины замка»). Девушка Маша объясняет, почему она пошла на новогодний праздник с Денисом («он хотел мне залезть в трусы, а я хотела пожрать и что-нибудь спереть»), – фраза уж очень современная по стилю… Но для таких планов она должна была знать, что Денис – мальчик из спецсемьи, где дадут пожрать и есть что спереть. А поскольку семья секретит свое благосостояние, то непонятно, откуда у нее такие планы.

О жанре. Это не черная комедия и не социальная драма. Это такая, что ли, «арбузовщина» (при всем уважении к памяти классика советской драматургии). Черная комедия должна была начаться после последнего кадра, когда Виталий обещает убить бабушку, идет наверх и мы слышим выстрел…

Ну и так далее и тому подобное.

А в остальном фильм неплохой. И, повторяю, ни капельки не оскорбительный и не кощунственный. Однако при всех недостатках фильма – его появление безусловно важно для нашего кино и шире – для нашего исторического (а также художественного) сознания. Очевидно, в обществе созрел такой запрос. Судите сами – если мы знаем подробности блокадной жизни простых людей почти во всех, подчас ужасающих подробностях, то разве мы не имеем права знать, тоже во всех подробностях, как жили «непростые» люди в осажденном городе. Если мы точно знаем, что ел, на чем спал, как обогревался рабочий или рядовой служащий, то мы имеем право так же точно знать, чем питались, укрывались, как отапливались партработники, энкаведисты и прочая номенклатура?