Фабрика прозы: записки наладчика

Я отправился домой с твердым намерением завтра же увести Володина из этой больницы.

Но не успел. Утром, в понедельник, я узнал, что Александр Моисеевич Володин ночью скончался… Мастер, создавший целый мир образов простых, как и он сам, людей, “людей из очереди”, ушел так, как и его герои».

Ужасная история, до краев полная российской постсоветской херни.

Штемлеру было тогда 67 лет. Да, немолод. Володину – 82. Совсем уже старик.

Вот он лежит один в пустой холодной палате с инфарктом. Воскресное утро. В больнице никого нет. Но при этом Илья Штемлер – довольно известный писатель. Типа наш советский Хейли (популярные романы «Таксопарк», «Универмаг», «Поезд»). В Петербурге в 2001 году живут и здравствуют такие культовые фигуры, как писатель Даниил Гранин, режиссеры Алексей Герман и Лев Додин, актер Олег Басилашвили, филолог академик Панченко, и еще много влиятельных деятелей литературы и искусства. В Москве – Доронина, Михалков, Волчек, ставившие его пьесы! Но Штемлер решает – «завтра я его отсюда заберу». А почему не сегодня? Почему сегодня, сию минуту, не обзвонить всех этих людей, не поставить их на уши, чтоб они звонили в Смольный, в Кремль – что великий драматург Володин умирает в холодной палате без медицинской помощи?

Он и умер.

Ничего не понимаю, ничегошеньки.

Ах нет, понимаю. Неудобно же звонить людям в выходные.

Возможно, конечно, в воспоминаниях Штемлера есть неточности, начиная с даты смерти (энциклопедия дает не февраль, а декабрь). И в больнице всё было не совсем так, и уход был, и врачи, и всё такое.

Но тогда тем более вопрос: отчего Штемлер всё описал к своей сугубой невыгоде? Сам себя представил человеком по меньшей мере странным: на сутки оставил своего друга, великого драматурга, одного в холодной палате без помощи, решив «в понедельник его забрать». Разве Штемлер не понимает, в каком виде он предстает перед людьми? Опять ничего не понятно.

14 января 2019

Слово о словах. Тонкий читатель. Я всегда внимательно читаю отклики на свои рассказы. С огромным вниманием я читаю на разных сайтах отзывы на свой последний роман «Автопортрет неизвестного». Это интересно и чрезвычайно полезно. Как для автора, который, хочешь не хочешь, всё же пишет для читателей, – так и в более общем культурном смысле. Недавно я встретил двух очень тонких читателей, которые возмутились тем, что в романе один раз употребляется слово «писечка». Ну если автор написал «писечка», то вообще фу! – такой вердикт.

Читатели как-то не обратили внимания, что это слово употребляет не автор, а персонаж, и не просто, а в явно ироническом смысле, кого-то передразнивая. Но главное не это! «Писечка» находится на 271-й странице! Всего страниц 476. То есть больше чем половину все-таки прочитали. Интересно, увидев «писечку», захлопнули книгу или все-таки, раз уж столько сил потрачено, дочитали до конца? Жаль, отзывы анонимные. Я бы спросил.

20 января 2019

Я бы инсценировал «Мастера и Маргариту» очень просто, хотя и не оригинально. Как «Марат-Сад» Петера Вайса. Мастер и Маргарита лежат в дурдоме. Встречаются на прогулке. Что-то вспоминают про свою жизнь – словами. Что-то представляет дурдомовская самодеятельность (евангельские сцены, сцену на Патриарших, финальную беседу с Воландом). Вечер в Грибоедовском доме – просто ужин в дурдоме. Бал сатаны – разыгравшиеся сумасшедшие в первомайский вечер (кто-то пронес водку), усмиряемые санитарами.

Вот примерно так я это вижу. И кино такое можно поставить. Уж во всяком разе это будет лучше, чем изображать (в отсутствие Алексея Германа) аутентичную «ту самую Москву» или срамиться с костюмированной опереткой бала сатаны и с голливудским пеплумом про Иешуа и Понтия Пилата.

26 января 2019

Вспомнил замечательное словосочетание: «романтика гражданской войны». В СССР оно было в ходу начиная с конца 1930-х (искусствовед Лаврова) и до 1980-х (поэты Самойлов и Друнина, кинодокументалист Кармен, диссидент Зиновьев). Романтику гражданской войны воспевали также (пускай не произнося эти три слова вслух) Бабель, Светлов, Гайдар, Багрицкий да и все авторы книг и фильмов про 1918–1920-е. А вам не кажется, что «романтика гражданской войны» – это всё равно что «упоительная сладость насилия» или «чистая детская радость грабежа»?

Наверное, уже не кажется: в мозгу что-то навсегда сдвинулось.

* * *

Иногда удивляюсь, что сейчас слово «свидание» почти всегда (ну, скажем, очень часто) означает секс. «Решил(а) все-таки организовать себе нормальное свидание…» «Ну не на “Мамбе” же искать человека для свидания?!» «Подготовка к свиданию, особенно к первому, – это немалые затраты. Новое белье, парикмахерская, косметика, эпиляция…» Батюшки! – думаю. В наше-то время слово «свидание» чаще всего – просто встреча. «У меня свидание с Машей (Петей)» – что это значит? Значит, встретимся на Маяке у памятника, погуляем по Патриаршим. Съедим мороженое. Поцелуемся, может быть. Вот и всё!

Хотя в XIX веке «свидание» иногда означало то же, что и сейчас. Повесть Чехова «Дуэль»: