Фабрика прозы: записки наладчика

Не то что теперь, когда люди утрамбовывают в себе полученные плевки и наветы. Терпимость, всепонимание и готовность простить всех за всё – вещь, конечно, хорошая по сравнению с дикими нравами прошлого… Но от этого люди (целые поколения людей) медленно сходят с ума.

30 ноября 2015

Умер Эльдар Александрович Рязанов, великий режиссер нашей эпохи. Даже нескольких эпох – пятидесятых, шестидесятых, семидесятых.

Эйзенштейн когда-то сказал о Кулешове: «Мы делали кинокартины, он делал кинематограф». Рязанов на самом деле был еще мощнее – он делал время, людей, отношения, стиль существования.

Я был с ним знаком довольно хорошо. Давно, правда. Помню его сорокалетнего, сильного, веселого, умного, доброго и бесконечно талантливого – это было в каждом его слове, в каждом жесте.

Жаль, страшно жаль. Прощайте, дорогой Эльдар Александрович.

9 декабря 2015

В мемуарах Паустовского написано, как однажды он дал Бабелю прочитать рукопись своей новой повести. Бабель молчал целый месяц. Наконец Паустовский всё же дерзнул спросить: «Ну, как?» Из-за преувеличенно пышных похвал он заподозрил, что Бабель потерял рукопись. Так оно и оказалось.

В общем, если хвалят слишком сильно – то подумайте, отчего так.

10 декабря 2015

Аристарх Родосский сказал:

Есть ли на свете любовь сильнее, чем любовь матери к своему ребенку? Чем любовь юноши к прекрасной деве? Чем любовь новобрачных друг к дружке в медовый месяц? Чем любовь стариков к своим внукам? Чем любовь маленьких детей к их родителям? Чем любовь философа к истине, а художника – к красоте?

Конечно, есть! Это любовь раба к своему господину.

* * *

Снова пишут, что критиком становится неудачливый писатель (режиссер, актер, музыкант и т. п.). Но тогда придется сказать, что этнограф – это неудачливый туземец.

14 декабря 2015

Легкое дыхание Льва Выготского. На днях молодые литераторы спросили: а что читать, чтобы как-то разобраться в композиции рассказа? Я посоветовал прочесть главу «Легкое дыхание» из книги Выготского «Психология искусства». Эта глава посвящена новелле – и, как все уже поняли, разбору знаменитого рассказа Бунина.

И сам перечитал, придя домой. Поразительные страницы. Здесь Выготский, что называется, на пальцах показывает, вычерчивая на схеме петли сюжета, преобразующего фабулу – как форма подчиняет себе, переделывает содержание.

Выготский пишет:

«Едва ли можно определить яснее и проще характер всего этого, как словами “житейская муть”. В самой фабуле этого рассказа нет ни одной светлой черты, и, если взять эти события в их житейском значении, перед нами ничтожная жизнь провинциальной гимназистки… Однако не таково впечатление рассказа в целом. Это рассказ не об Оле Мещерской, а о легком дыхании; его основная черта – это то чувство освобождения, легкости, отрешенности и совершенной прозрачности жизни, которое никак нельзя вывести из самих событий, лежащих в его основе. События соединены и сцеплены так, что они утрачивают свою житейскую тягость и муть. Житейская история о беспутной гимназистке претворена здесь в легкое дыхание бунинского рассказа» (цитирую с сокращениями).

Потом я, не в силах оторваться, перечитал и остальные главы этой книги и опять изумился сочетанию философской глубины, научной проницательности и творческой страсти – что вообще-то очень характерно для Выготского. Как много он сделал и как мало прожил – всего 37 лет.

Жаль, что его редко вспоминают. А ведь, пожалуй, это один из двух русских психологов/философов ХХ века мирового класса. Бахтин, Выготский, кто еще? Выготский своим учением о знаке, опосредствующем мысль, – в общем-то, сделал с психологией то, что сделал Бунин с рассказом о беспутной Оле Мещерской. Превратил «житейскую муть» в «легкое дыхание».

17 декабря 2015

Роман Александра Рекемчука «Тридцать шесть и шесть» (1984) – хороший роман. Он чем-то похож на роман Памелы Хэнсфорд Джонсон «Особый дар» (1975, в оригинале The Good Listener, рус. пер. 1979). Тоже хороший роман. Один про СССР конца сороковых, другой про Англию середины пятидесятых. Оба – про молодых карьеристов. Честные ребята. Никому говна не делают. Никого особо не поддерживают. Любят жизнь. Используют девушек в карьере – но мягко, без подлостей и предательств. Интересуются окружающим миром. Умеют дружить. Хотят чего-то добиться. Оба – «тридцать шесть и шесть». Не горячие романтики, но и не ледяные циники. Нормальные. «Теплохладные», как сказано в Апокалипсисе. И именно поэтому вызывающие нечто более сильное, чем простое омерзение. Утробный страх перед рафинированной нормальностью. Сами романы, кстати, тоже «тридцать шесть и шесть». И от этого – особо жутки в своей убедительности.

Это я к чему? Это я к тому, что давно не читал хорошего, то есть простого, точно и складно написанного социального романа.

19 декабря 2015