Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

Это была непростая и, увы, безнадежная попытка Фанни и Беллы вернуть прежнюю жизнь, возродить воспоминания таганрогской юности, когда они были вместе и были близки. Однако довольно скоро стало ясно, что ничего кроме формальных родственных уз Фаину Георгиевну и Изабеллу Георгиевну не связывает, что по сути они чужие люди. Но пути назад уже не было, особенно когда выяснилось, что Белла тяжело больна.

Для человека, всю жизнь прожившего заграницей (Бухарест, Париж, Марсель, Касабланка, Стамбул), постижение азов советского бытования стало для 68-летней госпожи Аллен задачей непосильной.

Например, Изабелла Георгиевна не могла понять, почему ее сестра - народная артистка, орденоносец, обласканный советской властью, постоянно нуждается в деньгах, перебиваясь второстепенными ролями в посредственных картинах, почему ее быт категорически не устроен и квартира в доме, расположенном почти напротив Кремля, напоминает обычную коммуналку.

Непостижимым для Изабеллы Георгиевны было и то, как изменилась ее младшая сестра, которую она помнила совсем другой - застенчивой, скромной, неуверенной в себе. Та Фанни ей нравилась куда больше, чем нынешняя Фаина.

Теперь сестры словно бы поменялись ролями - младшей стала Аллен, а старшей - Раневская, которая, как и полагалось великой актрисе, исполняла свою роль с поистине МХАТовским размахом. Эта удаль и ширь, которую еще Достоевский в «Братьях Карамазовых» предлагал «сузить», безусловно, пугала Изабеллу Георгиевну. Особое замешательство у нее вызывало пристрастие Фаины к крепким выражениям, которыми она пользовалась по-актерски широко и картинно, без стеснения и невзирая на лица. «Лучше быть хорошим человеком, «ругающимся матом», чем тихой воспитанной тварью», - любила повторять Фаина Георгиевна. Причем зачастую использование непечатных выражений не было результатом захлестнувших ее негативных эмоций или желания оскорбить, скорее, это было выражением общего эмоционального фона, умением народной артистки СССР разговаривать со своим народом на понятном ему языке.

В качестве неоспоримого доказательства своей правоты в этом вопросе Раневская рассказывала следующую историю, которая якобы произошла с ней в Крыму в годы Гражданской войны. Группа актеров, среди которых оказалась и Фанни Фельдман, был схвачена революционными матросами, настроенными против «контры» самым решительным образом. Заклацали затворы винтовок, но 20летняя Фуфа неожиданно обрушила на незваных экзекуторов такой выдающий поток площадной брани, что даже видавшие виды матросы оторопели, потом рассмеялись и отпустили незадачливых актеров с миром.

Нет, никак образ Раневской не вязался в понимании Изабеллы Георгиевны с образами утонченных драматических див - Авы Гарднер или Риты Хейворт, Ингрид Бергман или Лоретты Янг, а жизненные принципы сестры казались ей излишне брутальными и чересчур простонародными.

Например, такие: «Хрен, положенный на мнение окружающих, обеспечивает спокойную и счастливую жизнь»,

«Отпускайте идиотов и клоунов из своей жизни. Цирк должен гастролировать »,

«Душа - не жопа, высраться не может»,

Плятт Р.Я. в роли мистера Купера. Раневская Ф.Г. в роли Люси Купер. «Дальше - тишина». Москва, Театр им. Моссовета. 1969 г.

Фотографии публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина

«Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень», «На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый - не может»,

«Под самым красивым хвостом павлина скрывается самая обычная куриная жопа. Так что меньше пафоса, господа»,

«Есть такие люди, к которым просто хочется подойти и поинтересоваться, сложно ли жить без мозгов».

Однако можно предположить, что непростые взаимоотношения сестер были результатом не столько разности их характеров, сколько объединявшего их одиночества, о котором каждая имела свое представление.

Они могли вместе гулять по Москве, посещать премьеры и выставки, могли просто молча смотреть в окно на падающий снег, но при этом думать о своем, не находя нужным делиться своими воспоминаниями друг с другом, ведь у каждой из них были свои воспоминания и своя жизнь, пересказать которую, сидя на кухне, просто не представлялось возможным.

Народная Артистка СССР Ольга Николаевна Андровская вспоминала: «Одна из очень известных актрис - после тридцати с чем-то лет - обрела свою сестру, овдовевшую в Париже, и, путем хлопот, вернула ее в СССР, в Москву и поселила ее у себя в квартире. Я была у нее и увидела, что они обе - два полюса разных, прежде всего во взглядах на жизнь, да и во всем, и обе страдают».