Фаюм

В сущности, дело оказалось невероятно увлекательным – к тому же в чем-то уже знакомым Илье по его уличному перевоплощению – и состояло всего из трех последовательных шагов: установить, воссоздав в мельчайших деталях, фигуру героя – будущего персонажа; герметично в ней расположиться; встать в назначенной точке ответвления сюжета от земного жизнеописания. Снизу реальность, сверху воображение – вот такой вот бутерброд. Или наоборот. Дальше оставалось только мысленно включить запись, медленную запись. На первом его шаге задача стояла, по сути, биографическая. Илья оформлял профиль заказчика, как правило проводя с ним вместе несколько дней и выделяя для себя виртуальным маркером особые приметы: в биографии, внешности, складе характера, в образе мыслей, как если бы собирался писать о нем книжку для ЖЗЛ. После этого он надевал своего персонажа, как чистое белье после душа. Это и правда оказалось ему привычным: в аниматорском своем ремесле Илья, в отличие от большинства коллег, никогда не был простым «костюматором», как небрежно называл он таких про себя. Переодеваясь перед выходом на улицу в мундир полковника гвардейских гренадеров, он всегда мимовольно перенимал до вечера и личность первоначального его владельца. Так и теперь, становясь персонажем, он погружался в ту глубину, или поднимался на ту высоту, или смещался в ту сторону, где начиналось действие будущей новеллы. Оставалось только написать саму историю, конечно же не списывая из биографии прототипа, но прибавляя к ней. Ведь фаюм – он как портрет: в нем пребудет навсегда то, чего не было, а после него стало.

Затем Илья отправлял рассказ, эти свои «движущиеся портреты», в редакцию одного из семи известных литературных журналов и после публикации подписывал с заказчиком акт выполненных работ (оказанных услуг) к договору. С оного дня фаюм, как священный фиал, сохранял за границами времени нетленную частицу еще одной бывшей на белом свете души.

«И что, – спросил у него однажды очередной клиент, – абсолютно любой человек может стать вашим героем? Неужели у вас совсем нет каких-то, художественных, я не знаю, нравственных критериев отбора?» – «Ну разумеется, любезный Сергей Степанович, – ответил Илья. – Важно только, чтобы он сам желал бессмертия. А мне – да, мне интересно испытать сюжетом любого человека, у которого достаточно для этого денег».

12

Илья в ужасе обернулся к ней, ежась и страшно жмурясь, точно крот или архантроп, на ярком свету пятирожковой люстры.

– Что? – спросила Маруся, разводя руками. – Не тебе одному, знаешь ли, решать за нас троих.

Пристально вглядевшись, она подошла к нему и взяла за плечи.

– Никуда я отсюда не уйду, пока ты не объяснишь мне по-взрослому, что произошло в твоей жизни или в твоей голове. Что там случилось за эту неделю такого, чтобы ты меня вот так выгонял сейчас из нашего дома.

– Я тебя не выгонял, – сказал Илья очень тихо.

– Ладно, не выгонял. – Она печально усмехнулась. – Но и не остановил.

Он смотрел ей в лицо и ничего не понимал. Маруся не притворялась, такое было бы просто невозможно сыграть. Илья украдкой на миг скосил глаза налево. Там все было по-прежнему. Он вдруг понял, что впервые в жизни видит эту молодую женщину с короткими светлыми волосами, высокую и болезненно худую, которая стоит перед ним, положа руку ему на плечо, и чего-то ждет. Глаза необычные, подумал он, а еще подумал, что должен бы, наверное, откуда-нибудь знать ее, раз они оказались тут наедине – однако же она казалась ему совершенно неизвестной. Тайком обведя глазами комнату, он подумал, что это, похоже, ее квартира, очень небольшая и скорее простая, чем уютная. Прежде он никогда здесь не бывал. Ему захотелось выглянуть в окно за спиной, посмотреть, что там снаружи, но он вспомнил, что плотно задернул шторы, так что все это странное недоразумение длилось только несколько мгновений.

– Маша, я… – начал он скованно.

– Подожди.

Маруся взяла его под руку и заботливо, как пожилого или как больного, усадила в кресло. Сама устроилась рядом на подлокотнике.

– Теперь. Давай. Рассказывай, – сказала она по словам.

– Ты несчастлива со мной, – осторожно произнес Илья.

– Кто тебе такое сообщил?

– Никто, я всеми своими глазами вижу.

– Ну если так, сделай, чтобы была счастлива.

– Я не могу, Маша. Я старался, у меня не получается.

И что же конкретно не получается, сказала она. А ты сама не видишь, ты считаешь, что такой и должна быть семья? Илья смотрел на нее, она помолчала. Я вижу, сказала затем, что тебе пока так лучше. Значит, и мне тоже. Это никакая не жертва, а обыкновенная судьба. Ничего уж прямо экстраординарного.

Он снова осмотрел комнату, будто ища, на что бы ему в ней опереться. Когда-то здесь дед любил молодую бабушку, в этих самых стенах однажды случилось чудо, и у них появилась дочка. Потом их внук любил здесь лучшую женщину в своей жизни.