Фаюм

Вот ведь странный какой-такой господин, подумал Илья, прочитав сообщение. У него нет даже времени самостоятельно мне написать, что ли? Каждый раз ее оговорки «по поручению», «просил передать»… А может, он просто не пользуется электронкой, этот Пэ Эль Комарович? Бывает, наверное, и в нынешние времена такое. Илья быстро набрал его в поисковой строке – нет, вообще ничего. Ни одного упоминания. По Арине Яковлевне Серовой то же самое. Может быть, тогда этот их «проект „Карамзин“»? Н-да… Кого-кого, а «Карамзина» его искалка, конечно же, знала, «проектов» тоже нашлось на любой вкус – только вот о свободном ролевом театре с таким названием в поисковой выдаче не было ровным счетом ничего. Илья задумчиво покрутил головами и открыл сохраненный файл из предыдущего письма Арины.

3

Я родился в 19** году в Вязьме. У меня был отец, две матери, мачеха и дед с бабушкой. В войну мама и ее сестра-близнец чудом выжили при авианалете. Когда на их дом упала фугасная бомба, то дядя Матвей в последний миг успел затолкнуть сестриц-двойняшек под тяжелый кухонный стол. Больше из семьи после той бомбежки не выжил никто. Девочки выросли в детдоме, потом вместе выучились и работали в типографии. Для меня они стали двумя половинками одной мамы: Мамалида и Мамалюда – так я представил бы обеих. У них, казалось тогда младенцу, все общее на двоих – и запах, и дыхание, и прикосновения к моей коже, и молоко, и равно всеобъемлющая любовь к своему малышу. Только Мамалида была горяча, а Мамалюда холодна, вот и все различие. Разумеется, крохотное существо, чудесным образом ставшее со временем мною, очень многого тогда еще не знало. Не знало то крохотное существо, что появилось на свет обломком человека, инвалидом – ребенком, полностью лишенным зрения и слуха. Не знало, что его-моя Мамалида с детства была нездорова и что болезнь, как предупреждали врачи, стала прогрессировать после родов, так что через несколько лет Мамалида оказалась в психиатрической лечебнице, где и провела остаток своей недолгой жизни. Не знал младенец и того, что Лидина близняшка Мамалюда погибла двадцать лет назад при авианалете. Все это гораздо позднее рассказал мне отец.

Отец мой был родом из Владимирского – старого нижегородского села, чьи домики проросли из земли и времени на берегу озера Светлояр. Это тот самый Светлояр, глубины которого хранят тайну града Китежа. Так что с самой первой моей летней поездки в гости к бабушке с дедом – мне было восемь или девять лет от роду – легенды (то, что принято называть легендами) и действительность (то, что принято называть действительностью) стали для меня единым целым. В самом деле, для слепого и глухонемого мальчика разве есть разница между лесными жителями, такими как крот, или тетерев, или заяц, о которых ему сообщал отец, – и жителями подводными, такими как призрачный витязь, или сом-великан, или русалка, о которых ведали сухие и волшебные пальцы бабушки? И те и другие – частицы одной из тысяч историй, переданных мне снаружи. Все было сказкой, все было явью. Проскользнувшими в мир темноты и тишины постукиванием пальцев по маленькой ладошке. Так что в моей голове и в моем детстве озерные чертенята запросто уживались со щенками большой соседской собаки, день колхозного первомайского митинга – с ночью на Ивана Купалу, а бойкие уличные воробьи или журавль в высоком небе над селом – со святыми ангелами и прекрасной девой, прядущей за веком век в своей горнице под водами Светлояра.