Фаюм

Остался ли я после смерти отца сиротой? Конечно же, нет. Бабушка и дед еще долго сопровождали меня, отец успел познакомить мою мачеху со своими родителями, и они ее полюбили. Так что и в последующие годы мы не раз вместе навещали волшебное Владимирское. Наверное, для чужого глаза, для постороннего наблюдателя я выглядел бесконечно одиноким, и мой мир для него походил на голое поле без примет и дорог под низким серым небом. Или на беспросветную дремучую чащу. Таким чужой человек мог бы представить меня себе. Наверное, да, я был бесконечно одинок. И нет – я никогда не был одинок. Поначалу с малышом возились мамы, которые сформировали мои жесты, занимались со мной лепкой и первоосновами дактильной речи. Со временем они обучили этой науке отца. Тот – бабушку с дедом. А затем даже некоторые соседские ребята в деревне забегали к нам домой «поболтать» с блаженненьким – так, кажется мне сейчас, думали они – Петяном. Уже в Ленинграде я оказался в волшебных руках старого профессора Бай-Балаева – внучатого ученика самого Владимира Михайловича Кернига. Ныне известный, к сожалению, только специалистам-дефектологам, Керниг стоял у истоков медицинской работы со слепоглухими, у начал специальной педагогики в России, а Федор Евграфович Бай-Балаев развил, усовершенствовал и объединил системы многочисленных учеников и последователей Кернига. Он стал настоящим, я осмелюсь на такое определение, святым мирским чудотворцем. Многие десятки, если не сотни слепоглухонемых детишек-инвалидов с его помощью обрели подлинную личность. Открыли для себя осмысленную, полноценную, а не урезанную жизнь. В числе этих счастливцев оказался и я.

Достигнув совершеннолетия, я трудоустроился по направлению на предприятие Всероссийского общества слепых в Ленинграде. Днем мои руки собирали для родной страны клеммные блоки и наборные зажимы, а по вечерам, в домашних стенах, лепили для души из глины сувенирных солдатиков. Какие только пьесы для театров военных действий не разыгрывал я в воображении со своими батальонами! Какие только сказки не писал я в уме для моих ветеранов! Шли годы, сменилась эпоха, а я, пожалуй, так и не променял бы эту свою жизнь ни на какую иную.

Впрочем, на рубеже столетий мой сводный брат – его имени по понятным причинам я не хотел бы называть – стал весьма влиятельным человеком. Сохранив в неизменности чистую детскую любовь (о, я верю, что все-таки не «жалость»!..) ко мне, он настоял, чтобы я уволился с работы, купил для меня дом в области, нанял необходимый персонал и с тех пор полностью обеспечивает любые мои потребности – что, насколько я могу судить и надеюсь, не слишком его обременяет. Не так давно брат признался мне, что с первой встречи, с той минуты, как отчим однажды привел меня с собой, он мечтает о том, чтобы медицина рано или поздно сумела вернуть мне зрение и слух. Он был бы готов потратить на такую операцию любые деньги. Но пока и за любые деньги – это, оказывается, по-прежнему не в человеческой власти. «Мой милый, – ответил я тогда, коснувшись ладонью его щеки, – нельзя вернуть то, чего никогда не было. А твой подарок куда больше того, что недодала мне природа». Разумеется, я говорил не о доме – говорил о его любви. И конечно, брат знает, как искренне и глубоко я ему благодарен. Даже если этот новый образ моей жизни и не прибавил ей свободы, то уж совершенно точно раскрыл простор для воплощения самых головокружительных творческих замыслов.

Вот таков краткий обзор моей судьбы с ближайшими окрестностями.

Мной продиктовано по воспоминаниям –

Комарович.

4