Фаюм

– Да мы тут сами себе реквизит. Забудь обо всем об этом. И речь свою никто не коверкает нарочно под девятнадцатый век или под восемнадцатый. Тут ведь совсем другое важно: играем по совести, а не на отъявись! – Николай дружески подмигнул ему. – Все очень просто: ты – человек в ситуации. Действуй! И потом, ну какая «история»? Там, когда внутри, для каждого персонажа это вообще никакая не история, а его самая обычная жизнь. Просто в такую минуту, когда ее, жизнь, не на шутку так тряхнуло. Никакой альтернативки. Это же вообще реконструкция не о них, а о нас самих.

– Как в детстве в мушкетеров?

– Ну отчасти да. Только у нас не в мушкетеров, а в гардемаринов уже играли, – с улыбкой уточнил Николай.

– Странные дела, – через некоторое время прошептал Илья, склонившись к соседу и обводя глазами затылки сидящих впереди пассажиров, – вроде я не знаю здесь никого. Ну кроме тебя. А когда пробирался по салону, было такое ощущение, что все лица знакомые. Может, конечно, где-то в городе видел. Но никого не помню, не могу вспомнить, это точно. И в то же время как будто знаю каждого. У тебя бывает такое?

– Э, нет. У меня память, как цемент: уж если вляпался кто-то – то навек. Но вообще в проекте «Карамзин» и не такое бывает. Есть тут такая своя аура, что ли…

– А как тебе Комарович? – опять помолчав, спросил Илья.

– О, Комарович – великий человек! – В голосе моряка не было ни нотки иронии. Он говорил совершенно спокойно, буднично. – Серьезно. Есть всего два человека на свете, которыми я безоговорочно восхищаюсь и перед которыми преклоняюсь. Ладно, три. Это мой отец, это мой комбриг и это Петр Леонидович. Ну, во-первых, не знаю, известно тебе или нет, он слепоглухой от рождения…

– Да. – Илья кивнул.

– То есть он может общаться с обычным человеком, как ты или я, который не знает этого их языка касаний, только через свою помощницу. Арина ее зовут, кажется, его дальняя родственница, двоюродная племянница или что-то такое. Я особо подробностями не интересовался. Красотка она, кстати, чисто киношная – эх, не будь я человек семейный!.. Так что ты уж там осторожнее, не влюбись! – Николай многозначительно усмехнулся. – Ну и вот, Петр Леонидович – он же совершенно от тебя изолирован. Но рядом с ним всегда такое ощущение, знаешь: он тебя не видит, он тебя не слышит, но через пять минут разговора он знает тебя лучше, чем ты сам.

– Проницательность?

– Проницательность – ну да, отчасти. Но кроме того, он еще как будто предуведомлен о тебе. Он чувствует тебя на какое-то время вперед. Не на год, не на час, понятное дело. Но все равно. Это трудно объяснить. Вот смотри. Например, дали тебе двухцветный карандаш и предложили написать на белом листе любое слово. И ты сам еще даже не решил, что именно написать, а он, представь, уже знает – только не слово твое, а то, какой стороной грифеля ты повернешь карандаш – красной или синей. Заранее знает. Я всегда удивляюсь, но в этом нет никаких фокусов и никакой мистики, он просто как-то предчувствует тебя немного наперед. Ну и потом, Комарович, конечно, человек выдающегося ума и воли. Пока уж верь мне на слово, но очень скоро ты сможешь убедиться в этом сам. – Он отодвинул шторку и бросил взгляд в окно. – Да тут уже рукой подать, подъезжаем.

Хозяева ждали их у высокого крыльца между колонн, Арина держала Петра Леонидовича за руку. Они были похожи на сошедшие с постаментов статуи. Худой старик с редкими волосами до плеч, абсолютно неподвижным лицом и бесцветными мертвыми глазами, которые, казалось, скульптор вырезал на этом лице не слишком-то умело. Между тем во всей фигуре и позе старика чудились скрученные жилы таинственной власти, унаследованной им от навсегда исчезнувших богов прошлого. Молодая темноволосая женщина рядом с ним была одета в короткое платьице, подчеркивавшее линии сильного тела изумительной, немыслимой красоты и изящества. Она была младше Ильи лет на пять, может быть на семь. Совершенство жизни и молодости воплотилось в каждой черточке ее лица. Видимо, она подала Комаровичу знак – когда гости приблизились, тот хриплым и скрипящим голосом произнес несколько слов приветствия. Было ясно, что сам он себя не слышит. И что это его совсем не заботит. Затем Арина так же коротко обратилась к ним, сообщив, что персонал сейчас проводит всех в отдельные комнаты, где у них будет достаточно времени, чтобы расположиться, и назначила час общего ужина. Речь ее была похожа на глубокий глоток черешневого сока. Когда гости поочередно проходили мимо, Арина с улыбкой юной черкешенки ласково кивала каждому из них. Чтобы такая улыбка была только твоей, подумал Илья, можно отдать половину империи. Эти ноги, подтвердил другой, стоят того, чтобы бросить к ним половину мира.

6