Фаюм

– Руки ваши, Кондратий Федорович, – говорил слепец, – держат все ниточки заговора. Но вы, кажется, не до конца уверены в том, достаточно ли крепки эти нити. Не ведет ли Якубович какую-то собственную игру? Достаточно ли решительно настроен исполнить свою миссию Каховский? Трубецкой все время что-то недоговаривает и как будто колеблется. Вы понимаете, он, похоже, не готов к тому, чтобы все, что случится, случилось напрасно. Князь не то чтобы боится крови – он боится бессмысленной крови, он хочет действовать наверняка. Но если опция «наверняка» не будет доступна – что тогда?

– Главное начать. Как писал мой прадед, в большом деле всегда приходится какую-то часть оставить на долю случая. Мы будем импровизировать.

– Вы-то – да. Но все ли, кто назначен руководить выступлением ранним утром в понедельник, четырнадцатого, все ли, от кого зависит успех предприятия, – такие, как вы?

– Хотите посеять во мне семена сомнения в наших шансах на удачу? Или в моих товарищах?

Комарович медленно покачал головой.

– Ни то ни другое. Просто хочу, чтобы вы сделали больше, чем в ваших силах. Не каждый сможет идти до конца, особенно в ту сторону, в которую собираетесь пойти вы. Батенков, Штейнгейль, Булатов, многие из молодых офицеров… вы же понимаете, что их цели серьезно расходятся с вашей?

– Да, конечно, я это вижу абсолютно ясно. Но первая наша общая цель – победить послезавтра. С нее мы начнем. А будущее начнется за ее границей, там уже и будем разбираться.

– Ну о будущем мы с вами обязательно поговорим… я думаю, как раз послезавтра. Спасибо, что согласились принять участие и приехали. У нас тут все всерьез. Так что держитесь крепко! – сказал Петр Леонидович и кивнул ему на прощание.

– А вы хотите еще о чем-то спросить? – обратилась к Илье Арина, видя, что, поднявшись, он замер в нерешительности. Она ободряюще улыбнулась ему. Сказать прямо, это было сногсшибательно, так что он едва не рухнул обратно в кресло. – Пожалуйста, спрашивайте!

– Да, я хочу… Наверное, да. Почему мне назначены два персонажа? И какой должна быть роль тени полковника Пестеля в этой игре?

Воскресным утром, тринадцатого, вскоре после ухода Оболенского и Николая Бестужева на квартиру Рылеева пришел полковник Трубецкой. Он хотел знать, на какие силы можно ему рассчитывать. Силы оказались немалыми: твердо были готовы к выступлению моряки Гвардейского экипажа, полк Измайловский, лейб-гренадеры, возможно Московский полк, имелась большая надежда на Финляндский полк и конную артиллерию, Михаил Пущин обещал вывести свой конно-пионерный эскадрон. Многие офицеры из других частей собирались противиться переприсяге и склонять нижних чинов к неповиновению. Чтобы их полки если и не участвовали в восстании, то, по крайней мере, не мешали бы тем, которые выступят. Это годится, сказал Трубецкой, для сражения трех полков мало – но нам совершенно не нужно сражение. Достаточно будет и одного полка. Знаете, до меня тут дошел рассказ о разговоре графа Милорадовича с Николаем в день, когда получили известие из Таганрога о смерти императора Александра. Страна не может жить без верховной власти, сказал Милорадович, мы все должны немедленно присягнуть новому государю, вашему брату Константину. На это великий князь ответил: разве графу неизвестно, что еще два года назад Константин отрекся от своих прав на престол и по завещанию Александра трон должен перейти к нему, Николаю? Я о таком не слыхал, сказал Милорадович. Тогда, продолжил Николай, нам необходимо сейчас же вскрыть секретный пакет с завещанием императора, который хранится в Сенате… Но ладно, не слыхал я, перебил его Милорадович, так и ведь народ не слыхал, и войско, и гвардия. А гвардия, вы сами знаете, любит Константина. Попробуй кто встать на его пути – не поймут и увидят прямую измену! И тогда им покажется долгом защитить священный трон для Константина Павловича. А уж гвардия, поверьте мне, ваше высочество, закон знает и свой долг знает. По закону престол у вашего брата, а если и есть какие-то закулисные бумажки, так они что – вчера были, а сегодня нет. Но как же воля государя, граф?! Покойные государи, отрезал Милорадович, не имеют воли. Так и присягнули. Тем же вечером у графа спросили, как это он решился так смело говорить с великим князем. И знаете, что он ответил? У кого в кармане (Милорадович вот так похлопал себя по груди) шестьдесят тысяч гвардейских штыков, тот может со всяким смело говорить! А нам с вами, усмехнувшись, продолжил Трубецкой, хватит и тысячи штыков – только бить ими придется решительно, быстро и точно.