Фаюм

В мире снаружи, наверное, уже рассвело, но рулонные шторы блэкаут на всех окнах бережно хранили для них двоих темную комнату. В матовой мгле они сидели рядом на небольшом глубоком диванчике, и силы тьмы, эти первобытные силы, как пружину, медленно сжимали пространство между ними. Притяжение, Ньютон, испытания, яблоко, искушение, еще какая-то чепуха колесом вертелась у него в голове, пока он невозмутимо рассказывал ей о том, как кропотливо собирали они с товарищами свой пазл, кусочек к кусочку, человечек к человечку, и о том, что Трубецкой до сих пор ничего не знает, но весь этот пазл уже разлетелся от одной плюхи, и его совершенный план тоже летит вместе с ними со всеми в бездну, кубарем катится к чертям, рассыпается в прах, да, в прах, потому что завтра им останется только с честью умереть. Арина молча поднялась, на миг оперевшись о его колено, и отошла к письменному столу – долить вина. Столетия пролегли сейчас между ними, и можно было отсюда безрассудно разглядывать ее всю. Обернувшись, Арина поставила бокал на стол и, показалось ему, коснулась пальцами узла на лазоревом пояске. Ну уж нет, он не хотел такого допустить – и тотчас порывисто поднялся на ноги. Бушующее внутри пламя расправляло и выпрямляло тело, нечеловеческие мышцы наливались тугой, подрагивающей силой, мощные крылья, взбивая густеющий воздух, выгибали ему спину. Этой колдунье не нужно было звать его – все невозможное он сделал сам.

– Мужчины властвуют днем, – усмиряя дыхание, сказала она, когда пружина наконец разжалась, – а женщины ночью. – Арина провела ногтем по его шее, оставляя тонкий белый след от подбородка до ключицы, и усмехнулась. – Кавычки закрываются. Это же так занудно и пошло. Все живое в жизни происходит без слов. Не ты написал, нет?

Он, не открывая глаз, устало и блаженно покачал головой, на всякий случай, правда, закрепляя для себя прищепку в памяти. Может, когда и напишет. Но сейчас ему надо было как-то сберечь свою ночную награду. Пряное тепло ее поцелуя. И дымный аромат мирры. И покорный бархат фиалки. И – сюрприз на запястье – свежесть кувшинок в лесном пруду. Мерцая, еще не воплотившись, он вдруг услышал три коротких пластиковых щелчка. Отстранился, осмотрелся – около ее бокала и бутылки, которые сохранились на столе не иначе как чудом, с удивлением заметил канцелярский нож, кажется, выпавший из разжавшихся пальцев.

– Что… это? – недоумевая, спросил он.

– C'était la mort, mon cher colonel. – Арина невинно улыбнулась. И губы юной черкешенки пылко подтвердили, что все здесь наяву.

9

Первыми с утра пришли Оболенский и офицер связи от лейб-гренадер, который доставил известие о том, что полковник Булатов передал им сообщение не дожидаться его и действовать самостоятельно: поскольку, писал Булатов, у него нет законных оснований быть в казармах, то его присутствие может вызвать подозрения начальства и сорвать выступление, поэтому он не приедет в полк к присяге, а встретит его уже по пути от казарм к площади. Надо бы Трубецкому узнать об этом, горько сказал Оболенский, и об отказе Якубовича вести моряков на дворец тоже. Рылеев только молча кивнул. Отправив Оболенского объезжать части, на которые у них еще оставалась надежда, они с Пестелем отправились к диктатору. Князь Сергей Петрович выслушал новости не дрогнув. Мне хотелось, холодно сказал он, чтобы все участвовали в моем замысле. А у каждого оказался свой. Похоже, Батенков убедил их, что переговоры имеют больше шансов на успех, чем удар. Похоже, эхом откликнулся Пестель, эти двое храбрецов решили между собой, что они не хотят нести лично вас на своих плечах к трону. Трубецкой глянул на него исподлобья, как будто хотел напомнить о бонапартистских замашках самого Пестеля… но препираться не стал. Если что будет, спросил Рылеев, если все же полки выступят, то вы ведь к нам придете? Ничего не может быть теперь, тихо ответил Трубецкой, что может быть, если выйдет к Сенату одна рота, ну две? Пока не все наши козыри на столе, сказал Рылеев, и мы на вас надеемся, князь.