Фаюм

На обратном пути они встретили на пустой еще площади Каховского. Он наворачивал круги у монумента и растирал замерзшие ладони. Что случилось, воскликнул Рылеев, почему ты здесь?! Ты же обещал мне быть на Дворцовой! Да, ответил Каховский, и я был там. И что, спросил Рылеев, Николай читал манифест? Читал, сказал Каховский, а я стоял прямо перед ним в трех шагах. Между нами никого не было, никто не успел бы мне помешать. Только вот великий князь вышел к людям не один, семья была с ним: две дочки мерзли позади вместе с бонной, жена, держа на руках малышку, стояла рядом, а с другой стороны – мальчик лет семи. Это смутило меня, но пистолет был уже в моей руке, курок взведен, я держал его за пазухой. Чего же ты ждал?! Я знал, что не смогу выстрелить в глаза детям, – поэтому ждал, когда Николай закончит читать и все они повернутся ко мне спиной, чтобы идти обратно во дворец. Дело уже шло к развязке, как вдруг мальчишка зачем-то взял отца за руку – и я заметил, как тот, не останавливая чтения, нежно сомкнул пальцы и слегка пожал ладонь сына. Прости, Рылеев, вдох мой перехватило, и ком подступил к горлу, я не смог выстрелить. Своего отца я мало помню, но иногда, знаешь, мы идем с ним вдвоем домой по тропинке через сон, через луг, на Смоленщине это, в голопятой нашей Старинке, и там лето, зной, огромные стрекозы гудят и кружатся рядом, а я еще мелкий совсем, пискля, едва штаны не испачкал с этих прозрачных чудищ. Тогда отец, большой, надежный и сильный, берет меня за руку, наклоняется и что-то ободряюще говорит – а я потом всю жизнь пытаюсь вспомнить, что же он сказал. И вспомнить не могу. Каховский умолк. И что, спросил Рылеев, дальше-то что? Дальше Николай закончил чтение, сказал Каховский, свита обступила его и семью, подъехали верхом несколько генералов, народ в основном помалкивал. Они все вернулись во дворец, а я бросился сюда. Здесь буду с вами до конца.

Все было кончено уже скоро. Граф Милорадович не спасся от пули, но попыткой укротить восставших спас свою репутацию. Молодой государь действовал решительно и быстро, окружив площадь верными частями и до последнего рассчитывая обойтись без большой крови. Впрочем, этого ему не удалось. Пушки гвардейской артиллерии ударили прямой наводкой, картечь не разбирая косила собравшихся зевак и мятежников, рассеяв взбунтовавшихся матросов, гренадер и несколько рот Московского полка. Свинцовые картечные шарики оставили десяток-другой сколов на гранитной скале, над который вздернул на дыбы Россию ее первый император и основатель гвардии. Все остальные следы восстания городские службы убрали за несколько часов. За общим обедом Петр Леонидович и Арина поздравили карамзинистов с успешной игрой, предложив всем сейчас немного отдохнуть, а к пяти часам собраться в саду у ротонды для обсуждения и разбора.

После обеда Илья решил вздремнуть полчаса, но прибрало его всерьез – сказалось нервное напряжение последних двух дней, сказалась и короткая – часа два, не дольше – прошлая ночь. Спал он безмятежно и сладко, а проснулся оттого, что двое здоровяков из охраны усадьбы крепко его держали, а третий вязал Илье руки за спиной. На его возмущенные крики и вопросы никто из них не реагировал. Они вытащили его из комнаты и отвели в сад, где у ротонды были расставлены рядами полтора десятка стульев. Неподалеку на лужайке, видимо в качестве декорации, стояла виселица с эшафотом, добротная, эргономичной конструкции, как будто бы разработанная инженерами ИКЕА. Высокий аккуратный помост со ступеньками, столбы с обеих сторон, между ними перекладина, с которой свисали три петли из толстой пеньковой веревки. Илью любезно подвели к этому помосту и, накинув на головы черный тканевый мешок, оставили стоять на месте будущей экзекуции. Господи, да зачем это, с набухающей злостью подумал он, не театр, а цирк какой-то! Надеюсь, хотя бы не Колизей. Спустя несколько минут он попытался сделать пробный шажок вперед, но тут же почувствовал на плече цепкие пальцы своего сторожа. С кистевым эспандером этот преторианец, похоже, не расставался даже на ночь. Илья услышал вдалеке голос карамзиниста, который играл Каховского. Кажется, неудавшегося цареубийцу тоже вели сюда к сцене, а тот через шаг на другой крыл всех матом. Голос приблизился, теперь соратник стоял рядом.

Через некоторое время в саду стала собираться вся группа. До слуха Ильи долетали обрывки разговоров. Кто-то из подходивших игроков был удивлен увиденным у ротонды, другие нет. Солнышко припекало, ощутимо нагревая черную холстину. Наконец мешок сдернули с головы. Все уже расселись, в первом ряду с краю сидел Комарович, его глаза были закрыты, лицо не выражало никаких чувств. Петр Леонидович был один. Он же ничего этого не увидит и не услышит, сообразил Илья. Значит, заключительное действие игры предназначалось только для остальных. Но может быть, Комарович и понятия не имеет, что здесь сейчас происходит? Илья обернулся к охраннику и тихо спросил:

– Простите, не знаете, а где девушка, помощница хозяина усадьбы? Что-то не вижу ее.