Фаюм

Затем мы с Лялей повадились играть в шмыглов, то есть в прятки, и в секретики, когда брат с сестрой – последние оставшиеся члены таинственного общества – прятали где-нибудь в квартире доктора Фребелиуса святое древнее сокровище. А однажды на Рождество я подарил ей волшебную палочку, которую смастерил из простого карандаша. Палочка эта, сказал я, была не обычной, не такой, как у всех чародеек, а «отложенной»: она исполняла загаданное ровно через год, минута в минуту. Впрочем, чтобы палочка сработала и наколдованное сбылось, необходимо было исполнить за это время еще некоторые условия. Ляля, конечно, о них всегда забывала и потом искренне сокрушалась, какая же она растяпа! – что ж, зато я прекрасно помнил все ее заветные желания.

Доктор Керниг, кроме того что иногда по-дружески заглядывал в гости к Фребелиусу, по-прежнему раз в неделю совершал и «официальные» визиты к своему растущему пациенту. Причем делал это он совершенно бескорыстно. Если раньше, в первый год его работы со мной, родители щедро оплачивали каждое посещение, то теперь – будь я даже и полноправным воспитанником пансиона – средств на подобные расходы в бюджете Воспитательного дома, разумеется, не было. Между тем Владимир Михайлович все так же осматривал меня, отслеживал уровень моего физического и умственного развития (и то и другое он с удивлением аттестовал не иначе как «превосходное»), продолжал вести журнал своих многолетних наблюдений. Когда я стал старше, он охотно рассказывал мне об общественных и культурных новостях, решив, видимо, что мне пора знать, что за жизнь меня окружает.

А я понемногу возвращался обратно в эту самую жизнь. Времени у меня было много, а вот брайлевских книг – меньше, поэтому все их я перечитал не раз и не два. Я продолжал сочинять сказки для Ляли вперемешку с историями для своих невидимых солдатиков, которых давным-давно подарил на прощание Илюше. Полюбил лепку – глину для нового увлечения мне всегда доставляла экономка. Мне удалось довольно быстро навостриться помогать прислуге по дому – в надежде приносить хоть какую-то пользу людям, вместе с которыми я жил. Поскольку доктор Керниг полагал, что физическое развитие некоторым образом компенсирует мою неполноценность, в квартире устроили для меня небольшой спортивный уголок. Там я продолжил свои занятия гимнастикой да так к ним пристрастился, что год от году просил себе все более тяжелые гири и гантели. К пятнадцати годам я мог обойти на руках всю квартиру пятью кругами, приседал и отжимался по сотне раз, играючи кружил двумя полуторапудовками.

Когда пятнадцать исполнилось уже Ляле («А ты не зови меня Лялей, – однажды важно сказала мне она, – я хочу быть теперь Нинлиль – госпожой обличий!»), доктор Фребелиус добился для нас с ней разрешения по воскресеньям отлучаться из Воспитательного дома на прогулки по городу. Девочка моя подрастала красавицей, да, я пылко воображал себе ее красоту. Зная, что только она – мой единственный дом на свете, и понимая, как мне это необходимо, Ляля с детства позволяла мне осязать ее. И я обожал, отмечая малейшие случившиеся изменения, подолгу разглядывать подушечками пальцев каждую черту милого лица, пряди волос, шею, плечи. Лялина природная девическая полнота казалась мне совершенной. А нежнее всего я любил ее руки – высший орган моих чувств. Ради сестры я был готов на любой подвиг, шалость, чудачество, безумство. Как-то мы гуляли с ней вдвоем по тому же самому Летнему саду, чьи аллеи еще помнили наши детские прогулки в сопровождении мадемуазель, и вдруг Ляля остановилась, а некоторое время спустя весело – я давно научился определять ее настроение по почерку пальцев – сообщила мне, что молодые господа устроили здесь небольшое соревнование с целью определить самого сильного между ними в борьбе на руках. Один из них, вероятно, восхищенный моим могучим телосложением, предложил и мне испытать свою силу. Ляля добавила, что она пообещала этому господину узнать, не хочу ли я посостязаться с ними. Мне, если честно, нравилось просто и покойно бродить с ней по аллеям, так что большого желания развлекаться подобным образом я не испытывал, однако, как всегда, спросил ее совета. Сестра ответила, что ей это было бы потешно. Она добавила, что будет болеть за меня и что абсолютно уверена в моей победе. Потому что в сравнении со мной все эти господа борцы просто хиляки. Тогда я попросил ее выяснить у них, на каких условиях проходит поединок, и затем подробно пересказать. Правила рукоборья оказались несложными, так что единственным встречным условием я попросил разрешить мне перед схваткой осматривать руками моего соперника. Они похохотали над этой причудой, однако согласились.