Факелы на зиккуратах (СИ)

Не в последнюю очередь и потому, что тандем с Фабианом позволял Велойчу развлекать себя самыми странными, самыми невероятными фантазиями. Фабиан, щенок, знал о них, посмеивался, но не тяготился. Велойч был ему благодарен, насколько он вообще мог быть благодарным. Он томился себе, представляя многое, что мог бы сделать с ним Фабиан, и помимо этого – многое, о чем он мог только догадываться. Велойч наслаждался пикировками, особенно теми, инаковыми, когда Фабиан оказывался щедр настолько, что заигрывал с ним, как заигрывал бы с немолодой, но привлекательной еще и очень влиятельной дамой. Летиция в Велойче плавилась в жару, и сам он возбуждался, мечтая о том, что было бы, если. Хотя и знал: никогда.

Но Фабиан все пребывал в своем меланхоличном настроении; даже когда ваан Вриес перехватил у него авторство в реформе социальной системы Республики, Фабиан не противился. Ваан Вриес пригласил его впоследствии к себе, долго убеждал, что непринципиально, будет ли реформа известна, как «реформа ваан Вриеса» или «реформа Фалька ваан Равенсбурга», для дела это совершенно несущественно. Фабиан согласился. Даже не пытался саботировать. Так, убрал из нее пару ключевых людей, а с ними некоторые детальные разработки, говорил в интервью, что гордится отвагой Первого Консула, с которой он принялся за реструктуризацию огромной и очень неповоротливой системы, а что реформа кажется сырой и слишком радикальной, что от нее страдает куда больше людей, чем получает выгоду, так это следует оценивать с исторической перспективы, но не более того. Он послушно брался за проекты, которые всеми консулами – всеми пятью – расценивались как необходимые, но изначально провальные, и за которые никто не желал браться, и занимался ими. Неторопливо, как бы нехотя, без энтузиазма и неизобретательно, и Велойч думал время от времени, что Фабиан всерьез подумывает о том, чтобы уйти в отставку – с него станется.

Он и спросил Фабиана, после того, как они выпили за очередную неудачу ваан Вриеса:

– Ты болен? Решил впасть в сплин? Или не можешь подобрать сумочку к твоему педикюру?

– Да, и от этого у меня сплин, – лениво отозвался Фабиан, устраиваясь в кресле поудобней.

– У нас отличный повод выпить, Фальк, у нас отличная причина пребывать в хорошем настроении, но когда я смотрю на твою кислую физиономию, мне хочется зарыдать и забиться в чулан потемней, – снисходительно говорил Велойч, изучая его.

– Летти, радость моя, чулан в твоем представлении – это такой милый будуар с французскими окнами и обивкой из вишневого бархата, стоимостью в годовой бюджет тридцать четвертого округа, я так полагаю? – произнес Фабиан, задумчиво глядя в бокал.

Велойч усмехнулся.

– Но ты ведь согласен, что повод выпить представился просто превосходный? – спросил он.

– Не совсем, – ответил Фабиан, вытянул ноги, сделал глоток.

– Не совсем? – заинтересовался Велойч.

Ваан Вриес из последних сил сражался за свое право считаться успешным реформатором. Это было бы возможно, если бы на его стороне выступали другие консулы; но Фабиан, словно в отместку одному злосчастному круглому столу на центральном инфорканале и нескольким замечаниям ваан Вриеса – ничего особенного, просто «наш младший коллега», «самый юный из нас», «уважаемый Фабиан, который занимается этим по моему поручению», отказывался говорить о нем в иных терминах: только как о своем руководителе, только как о человеке, который распоряжается, но который и ответственность несет. Велойч демонстративно не ввязывался в социальную сферу, особенно после пары острот, которые ваан Вриес отпустил по поводу его увлеченности высокими технологиями – мол, сам Эрик ростом не отличается, так хоть высокими технологиями компенсирует свои изъяны. Остальные сочетали эти две тактики, притаились в ожидании действий Велойча и не спешили оказывать публичную поддержку ваан Вриесу.

Велойч же с удвоенным интересом, да что там, с опасением следил за не афишируемым, но очень устойчивым приятельством Фабиана и Илиаса Огберта. Госканцелярия так и оставалась слабосильным заведением с аморфными обязанностями. Огберта это устраивало, остальных – тоже; время от времени начинались разговоры о слишком близкой дружбе Равенсбурга и Огберта. Последний своим бесстрастным голосом объяснял, как глупы и несуразны такие заявления; Фабиан просто пожимал плечами и говорил: что за чушь. Тем не менее, начинания кого угодно могли натолкнуться на неожиданное недовольство Госканцелярии, но идеи Фабиана слишком часто находили поддержку у Огберта. Это навевало на определенные размышления. Это даже породило в одно время бесчисленное множество проверок и расследований, которые окончились ожидаемо – ничем. Огберт был ловок. Фабиан – тем более.