Факелы на зиккуратах (СИ)

И в громовой тишине она рявкнула еще раз:

– Аддинк! Щенок этакий, опять страдаешь херней!

– Господа, – хладнокровно произнес Фабиан, поворачиваясь к журналистам, – подобная фамильярность вполне в духе этого центра. Атанасиус Елфимов даже уверяет, что это способствует коллективному духу.

– Тетушка Мелхола! – радостно воскликнул Аддинк. Очевидно, Аддинк – в экзоскелете. Лаборантка все-таки была женщиной. – Позвольте пригласить вас на танец. Лисистрат, руби танго!

Искусственный интеллект послушался, загромыхала музыка, парень в экзоскелете подошел к Корштайн-Рейхенбек, опустился на колено, протянул руку.

– Тетушка Мелхола, не бойся, – бодро произнес он, – мы подстроили датчики давления на коже, тебя эта жестянка будет сжимать, как младенчик мамкину сиську.

– Откуда бы ты знал, как младенчик сжимает мамкину сиську, – фыркнула Корштайн-Рейхенбек, кладя руку в манипулятор экзоскелета, к которому сверху ремнями была пристегнута рука Аддинка.

Он встал, повернул голову – точней, экзоскелет повернул голову Аддинка – к Фабиану, осмотрел его, прищурился.

– Это не тот ли главный павлин из центра? Тот, который должен привезти нам кубышку с денежками и всеобщую индульгенцию? – спросил он у своей партнерши.

– Это пятый консул Фальк ваан Равенсбург, – прошипела она.

– А я что сказал? – искренне удивился Аддинк. – Итак, фигура первая, заигрывательная. Тетушка Мелхола, позволь продемонстрировать тебе ловкость, с которой самый неповоротливый пень, вроде меня, например, может вертеть не более поворотливого пня, вроде тебя, например, по комнате. Господин пятый павлин, сделайте пять шагов назад, нам с тетушкой Мелхолой нужно как следует развернуться.

У Фабиана за спиной царило гробовое молчание. Кажется, журналисты даже дышать не смели. То ли ждали локального огненного смерча, то ли скорости, с которой он будет раздавать инструкции о закрытии центра, пожизненном тюремном заключении этого перца или чего-то подобного.

Фабиан сделал пять четких, звонких шагов назад. Замер, сложил на груди руки.

Аддинк остановился вполоборота к нему, склонил голову и улыбнулся одной стороной лица.

– Ай молодец, – одобрительно произнес он. – Итак, демонстрирую. Тетушка Мелхола, вы можете продолжать дышать, он пока не собирается никого убивать, по крайней мере пока в лаборатории целых две съемочных группы, а я в экзоскелете, способном выдержать нагрузку до полутора тонн на любую из трех осей. Мы приступаем к практической демонстрации способностей этого скелета. Прошу обратить ваше внимание, господа лизоблюды, – Аддинк сделал пируэт, второй, развернулся к журналистам: – маневренность. Кстати, если вы так хотите запечатлеть для потомков фас и профиль самоубивца, то есть меня, запечатлейте и электроды на моей башке.

Он повернулся к ним спиной и кокетливо тряхнул головой.

– Для тех, кто подыхает от любопытства, но боится спросить: я парализован на восемьдесят семь с половиной процентов, – невозмутимо сказал он. – Даже голову поворачиваю с трудом. Хвала нашей лаборатории 21С за нейроэлектроды. Все, что я делаю с тетушкой Мелхолой, я делаю силой мысли, так сказать.

Он сделал пару па, наклонился вперед, Корштайн-Рейхенбек взвизгнула, оказавшись спиной в двадцати сантиметрах от пола.

– Не скажу, что сделаю с тобой кое-что сверх того, и не рассчитывай, милая, – игриво произнес Аддинк. – Этот экзоскелет не настолько детально повторяет анатомию человека, как хотела бы твоя пошлая стародевичья натура…

– Вот дрянь, – смеясь, произнесла Корштайн-Рейхенбек.

Фабиан приоткрыл рот. Мальчишку следовало выдрать как следует. Чтобы сидеть не смог. Верней, следовало бы выдрать, до того как его допустили в мир серьезной науки.

Но мальчишка – Абель Аддинк, двадцати трех лет от роду, наполовину сирота, вундеркинд, закончивший школу в тринадцать, Академию в семнадцать, работающий в центре по прямому указанию Елфимова последние пять с половиной лет, являющийся обладателем нескольких десятков патентов – был настолько беспардонно обаятелен, что Фабиан улыбался, глядя, как он кружит эту «тетушку Мелхолу» на девяти квадратных метрах и поясняет, что он делает и почему это должно быть интересно журналистам.

Если правда то, что он парализован – увы ему. Но если правда то, что написано на его лице – радость, искренняя, мальчишеская радость от возможности двигаться, от осознания того, что он причастен к созданию такой здоровской игрушки, то этот Абель Аддинк не особо заморачивался своими крайне ограниченными способностями.