Факелы на зиккуратах (СИ)

По давнишней традиции самую малость критики, особенно в сюжетах, в которых на периферии маячил кто-то из консулата, а тем более кто-то из консулов, попускалось высказывать яростно проконсульским каналам. Остальным за нее могли и существование перекрыть – нашлись бы возможности. Не то чтобы консулат боялся критики: напротив, она приветствовалась – разумная, опять же с точки зрения консулов. В магистрате, министерствах, которых заводилось все больше, в муниципальных учреждениях такие репортажи чуть ли не под микроскопом исследовали, высясняя, что за ветры веют на высших этажах консулата, довольны ли ими, смердами, высшие создания, и следует ли ожидать отставки очередного первого консула. То, что выходило на второранговых каналах, подвергалось меньшей цензуре – но и доступ к информации у них был значительно более ограниченным. Фабиан и прослушал осторожные намеки журналюг с центральных каналов, что господин молодой да ранний консул слишком активно покровительствует сомнительным разработкам – или слишком недостаточно поддерживает перспективные – и все чуть ли не на одном выдохе; он просмотрел и другие репортажи – с каналов менее официозных, которые предпочитали концентрироваться «на человеческих качествах» работников науки, что бы ими под этим не понималось. Эти акулята смогли вперед верных бультерьеров с первых каналов взять блиц-интервью у Абеля Аддинка, задали ему какой-то глупый вопрос, вроде того, как он себя чувствует, будучи пристегнутым к экзоскелету. «Как глухой, внезапно начавший слышать: уши болят, голову ломит от переизбытка информации, но какой это кайф!» – невесело усмехнулся Аддинк. Он избегал смотреть в камеру, наверное, боялся, что в ней, как в зеркале, отразится что-то, что он сам в себе прятал; глаза у него вспыхнули ярче, и он тут же отвел их. Голову отвернуть не получилось. Фабиан помнил, как нелегко давались Аддинку простые телодвижения, о которых он сам, обладавший отменным здоровьем, никогда не задумывался. Это было особенно заметно, когда Аддинка усадили в кресло – как будто рубильник какой-то выключили. Он управлялся со своим креслом споро, слов нет, но исчез тот почти лихорадочный, почти истеричный азарт, с которым он танцевал, – который беспокоил Фабиана – «отчего-то».

Альберт сообщил Фабиану, что рабочий график на следующую неделю слегка модифицирован с учетом пожелания господина пятого консула о посещении исследовательского центра.

– Елфимов предупрежден, что любая попытка избежать встречи со мной будет расценена как добровольное и чистосердечное признание того, что у него рыльце в пушку? – лениво поинтересовался Фабиан.

– Господин Елфимов пребывает в уверенности, что вы нерационально распоряжаетесь своим временем, которое принадлежит не только вам и ему, но и республике, – вежливо ответил Альберт.

– То есть он сказал, что мне нечего делать… нецензурно… а вы облагородили его чертыхания? – ухмыльнулся Фабиан. – Я свяжусь с Огбертом, предложу ему посетить еще одну шарагу-пожирателя государственных средств, а вы обмолвитесь Лорелее, что научным центром под руководством Елфимова готова заинтересоваться госканцелярия.

– Прислушавшись к вашим словам, господин пятый канцлер? – отстраненно глядя в потолок, уточнил Альберт.

– Почти независимо от меня, – оскалился Фабиан.

Альберт казался блеклым, совершенно заурядным человеком, да еще и рыхлого телосложения. И это-то в период, в который воспевались даже не здоровые и спортивные люди – ах, это время полувоенной романтики, а астеничные, тощие, изможденные. Чтобы найти человека с относительно развитой мускулатурной, буде то мужчина или женщина, приходилось рыскать по третьему кольцу столицы, по регионам, далеким от центра; на крайнем севере и крайнем же юге можно было встретить приятный глазу типаж, но не в столице – в ней все больше томностью увлекались, и чем юнее был народ, тем активней он увлекался томностью, тем больше ценил свою бледность. Альберта Смида худо-бедно терпели бы ранее, когда уже была возможность досыта есть и все сокращалась необходимость многотрудно работать, но теперь, во времена относительно сытные, в которые и фитнес-залов со спортклубами, и центров пластико-скульптурной хирургии было выше крыши, и оставаться такими вот – в меру высокими, но не подтянутыми совершенно? И тем более было странно видеть Альберта Смида – такого невзрачного Смида – за левым плечом энергичного, привлекательного, жизнелюбивого пятого консула.