Факелы на зиккуратах (СИ)

Фабиан был прекрасно осведомлен, что присутствие Альберта в его свите вызывал некоторое недоумение – по выражению самого Альберта, широко известного своей способностью к эвфемизмам и циркумлокуциям. И Фабиана это развлекало. Более того, когда к нему в гости напрашивался тот же Велойч, эстет, мать его, сноб, обожавший привлекательных людей, даром что сам ни носом, ни ростом не вышел, Фабиан обращался именно к Альберту, чтобы тот принес кофе, подготовил документы, поприсутствовал в качестве стенографиста. Велойча его присутствие раздражало; Фабиана раздражение Велойча – развлекало, стимулировало, вдохновляло. Альберт понимал, что его используют в качестве наживки, не дурак ведь; но он понимал также, что до тех пор, пока он за спиной Фабиана, ему ничего не грозит: что бы ни говорили о Равенсбурге, своих он не бросал.

Поэтому Альберт делал все, чтобы быть своим. Он – служил. Никому не говорил, что думает о Фабиане, ни с кем не делился своим мнением о нем. Дело было не в том, что он не считал нужным делиться своим мнением. Дело было в том, что он не считал нужным его формулировать. Фабиан выдернул его из череды десятков, если не сотен соискателей; Фабиан потребовал от своих псов, чтобы всю подноготную невзрачного, тусклого, скучного Альберта Смида выпотрошили и проверили тридцать, а затем и еще один раз, и Фабиан остался удовлетворен. За это, за возможность утвердиться в консулате, на одном из самых высоких его этажей, за возможность небольшими шажками продвинуться к вершине, Альберт и служил ему. Наверное, даже и благодарным не был – потому что он внезапно обрел жизнь, которой раньше и не представлял себе и вне которой едва ли бы смог теперь существовать.

При Фабиане у Альберта появилась бездна возможностей развить свои таланты – все те же, за которые Содегберг ценил Томазина, за которые того же Томазина ценил и Фабиан: способность добыть информацию, способность ее обработать; способность достать пепел феникса, если понадобится; способность оставаться неприметным. Но Томазину Фабиан не доверял так, как доверял Альберту. Хотел бы иначе, готов был иначе – но чувствовал, что Томазин, благодарный за то, что его удержали по эту сторону пропасти забвения, не мог доверяться полностью. Альберт предысторией скользких взаимоотношений обременен не был, поэтому и круг его полномочий все расширялся. И самое забавное: и за это Альберт не был благодарен. Просто служил так, как не служил бы никому. Неустанно, изобретательно, ловко – несмотря на свою кажущуюся неторопливость, исполнительно, в чем-то элегантно – несмотря на свою невзрачную, почти бесформенную внешность.

Привыкший предугадывать желания Фабиана – и снова: не пытавшийся дать им оценку, не задерживавший на них своего внимания, а тем более не оглашивший их, Альберт разузнал чуть побольше о делишках Елфимова, раздобыл чуточку больше сведений о том, так ли необходим экзоскелет в интерпретации ребят из блока 2, и – о Аддинке. Зачем это могло понадобиться Фабиану, Альберт не знал, не задумывался, не интересовался. Возможно, это не пригодилось бы пятому консулу никогда, а возможно, этот Аддинк станет кем-то значительным, бог весть. В конце концов, Фабиан приятельствует с первой женщиной-директором горно-разведывательного комплекса, поддерживает представителей всяких там меньшинств, развлекает себя относительно близкими отношениями с фриками от науки. Может, и на инвалида Аддинка у него свои планы. Отчего бы нет: поддержал же Фабиан назначение на пост председателя фонда социальной помощи Карстена Лормана, который по слухам, подтверждавшимся только в фантазиях сплетников, сожительствует с мужчиной – тем самым, занимавшимся общественными отношениями муниципальной соцслужбы где-то на юге. Оно, конечно, только полностью слепой не смог бы увидеть, насколько этот фигляр Армониа гей, но работу свою он делал отменно. И да, тот же Армониа, обремененный вкусом, должен был быть слепым, чтобы добровольно пойти на сближение с Лорманом. Но они оба были на своем месте, и кто его знает, может, и Аддинк окажется заменой Елфимову. Аддинк, а не та бабища с невыговариваемой фамилией. А что – и он бы неплохо смотрелся в кабинете директора в своем инвалидном кресле, как раз в духе социальных кампаний, затеваемых консулатом: по всяким там адаптациям, интеграциям, ассимиляциям.