Факелы на зиккуратах (СИ)

Встречал Фабиана у машины, досматривал, а затем и провожал в салон самолета непосредственно руководитель службы безопасности Первого Консула. Он служил в этой должности что-то около четырех лет, до этого был простым майором в охране Консулата, и какая такая извращенная логика заставила Первого выхватить именно Никоса Тимбала из более чем трехсот фамилий, не знал и сам Тимбал, или знал, но предпочитал помалкивать. Эраст отзывался о нем с уважением, Первый охотно отпускал шутки о бандитской внешности, широченных руках с крючковатыми пальцами и куцых неуклюжих фразах, которыми тот разговаривал. Скорее всего, именно внешность Тимбала и побудила Первого так своеобразно щелкнуть по носу весь Консулат, а попутно и Госканцелярию. Младшие клерки в Консулате охотно посмеивались над Тимбалом за его спиной, обменивались очередными перлами за его авторством, и Фабиан почти пошел на поводу у модного на этом уровне мнения, что Тимбал туп настолько, насколько отвратительна его внешность – в силу восемнадцатилетнего высокомерия, по причине тщеславия, свойственного очень привлекательному молодому человеку, взрослевшему в окружении не менее привлекательных молодых людей. На его счастье, Фабиану довелось читать отчеты Тимбала, которые в корне изменили его отношение. Неизвестно было, почувствовал ли сам Тимбал, как изменилось отношение к нему Фабиана – практикант и практикант, моложе, чем обычно, по-иному привлекательный, не более того. Но кажется, он симпатизировал Фабиану, хотя с ним невозможно было ни в чем быть уверенным. Но уже то, что именно Тимбал встречал его и отводил на борт самолета, заставляло его следить за каждым шагом, каждым вздохом – своим и окружающих людей.

В салоне уже находились руководители департаментов, референты, еще кто-то, кого Фабиан знал в лицо, но не более. Салон был залит ярким светом, на многочисленных экранах транслировались бесконечные репортажи с мест событий, рядом же – какие-то таблицы, графы, схемы; люди, сидевшие в салоне, вскинули головы, осмотрели Фабиана и снова уткнулись в экраны своих коммуникаторов или продолжили разговоры. Фабиан уселся в одном из кресел, на которое не претендовал никто и вряд ли позарится Первый. Яркий свет бил по глазам, и почему-то Фабиану захотелось зевнуть. Он сдержал зевок – и застыл, ощущая нечто неуловимое, какие-то перемены в салоне самолета, скорее рядом с самолетом, в терминале.

Остальные сидели, уткнувшись в экраны коммуникаторов, тихо переговариваясь; некоторые дремали, откинувшись на спинку кресла или свесив голову на грудь. И вместе с тем Фабиан ощущал едва уловимые волны, незаметно окутывавшие самолет и грозившие взорвать его изнутри. Кажется, он понял, как Эраст, который знал Первого куда дольше, определял приближение первого – сверхъестественно. Сон как рукой сняло; Фабиан изготовился вставать, прислушался к происходившему за дверью – ничего особенного, и вместе с тем все не так, как обычно. Секунда – и в салон ворвался Первый.

– Все здесь? – раздраженно спросил он, рявкнул на кого-то за своей спиной, оттолкнул чью-то руку, протягивавшую ему папку, и уселся в кресло. – Равенсбург! – рявкнул он.

Фабиан стоял на противоположном конце салона и молча глядел на него. Первый осмотрел его, прищурился.

– Все здесь? – с угрожающим добродушием спросил он.

– Согласно списку, переданному мне господином Ардентеном, в салоне присутствуют все указанные в нем члены Консулата и все указанные члены Магистрата, господин Первый Консул, – усердно имитируя интонации Эраста, ответил Фабиан. Он не улыбался. Но уголки губ были двусмысленно вздернуты вверх.

Первый сложил руки домиком. Жест хорошо смотрелся перед тощим и длинным лицом Содегберга и совершенно не подходил первому.

– Я не сомневался в вашей расторопности, Фабиан, – до тошнотворного любезно произнес первый, вздернул брови и обвел тяжелым взглядом присутствовавших. – Итак, на повестке дня… ночи, господа, четыре жизненно важных проблемы, с решением которых нам следует определиться за те четыре часа, которые мы летим в сорок седьмой.