Факундо

Французская блокада открыла дорогу свободному развитию чувств, получивших название американизма[401]. Все, что в нас есть от варваров, все, что отделяет нас от цивилизованной Европы, с той поры приобрело в Аргентинской Республике вид системы и силы, готовой создать из нас новую общность, непохожую на европейские народы. Наряду с уничтожением всех учреждений, перенятых у Европы, началось преследование фрака, моды, бакенбард, укороченных панталонов с гетрами, особой формы ворота и жилета, причесок; согласно журналу мод, европейскую моду заменили широкие и свободные панталоны, алый жилет, короткая куртка, пончо как в высшей степени американская национальная одежда. Тот самый дон Бальдомеро Гарсиа, который привез сегодня в Чили лозунг «Смерть диким, отвратительным, грязным унитариям» как «знак согласия и мира», в один прекрасный день был изгнан взашей из форта, когда, будучи высшим должностным лицом, подобно отвратительному, грязному дикарю, явился во дворец на торжественный прием во фраке.

С той поры «Гасета» насаждает, культивирует, развивает в душах своих читателей ненависть ко всему европейскому, презрение к европейцам, которые хотят-де нас поработить. Французов называют клоунами и пархатыми, Луи Филиппа — европейским колбасником, европейскую политику — варварской, отвратительной, зверской, кровавой, жестокой, бесчеловечной. Начинается блокада, и Росас избирает средства защиты, достойные войны между ним и Францией. Университетских профессоров он лишает жалованья[402]; начальные школы — мужские и женские — щедрых дотаций, установленных Ривадавиа; закрываются все благотворительные заведения, умалишенные выброшены на улицу, и сами жители вынуждены запирать этих опасных бедняг в своих домах.

Сколько утонченной проницательности во всех этих мерах! Ведь война против просвещенности — это и есть подлинная война против Франции, которая в области образования стоит во главе всех европейских стран. Послания Росаса извещают из года в год, что усердием граждан продолжают работать общественные учреждения. Варвар! Так город пытается спасти себя — ведь исчезни просвещение, связывающее его с цивилизованным миром, и он превратится в пампу. В самом деле, доктор Алькорта и другие молодые ученые бесплатно на протяжении многих лет читают в Университете лекции — лишь бы не прекратились занятия; школьные учителя по-прежнему проводят уроки в школах и просят у отцов семейств милостыню на жизнь во имя просвещения.

Представители Благотворительного Общества[403] тайно обходят дома в поисках подписчиков; изыскиваются деньги, чтобы поддержать героические усилия поклявшихся не закрывать школы учительниц и не дать им умереть с голоду. И вот двадцать шестого мая тысячи их учениц всех возрастов, одетые в белое, демонстрируют свои успехи на публичных экзаменах... О, окаменевшие сердца! И вы еще спрашиваете нас, за что мы сражаемся?!!

На этом я и закончил бы историю жизни Факундо Кироги и рассказ о значении его гибели для истории и политики Аргентинской Республики, если бы не осталось мне в завершение этих заметок оценить моральные последствия борьбы пастушеских областей с городами и ее результаты, благоприятные в одном, в другом враждебные для будущего Республики.

Глава XV НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

Apres avoir ete conquerant, apres s'etre deploye tout entier, il s'epuise, il a fait son temps, il est conquis lui-meme; се jour-la il quitte la scene du monde, parce qu'alors il est devenu inutile a l'humanite.

Cousin

[404].

Французская блокада продолжалась два года, и в течение этих двух лет американское правительство, воодушевленное американским духом, противостояло Франции, европейским принципам и европейским устремлениям. В социальном отношении блокада была небесполезной для Аргентинской Республики, она способствовала тому, чтобы во всей наготе обнаружились то общее состояние духа и те черты, что повлекли за собой кровопролитную войну, покончить с которой может лишь падение чудовищного правительства. Единоличное правление Росаса по-прежнему наносило ущерб Буэнос-Айресу, по-прежнему способствовало унитарному единению внутренних областей; на международной сцене его сторонники выдавали себя за героических борцов против домогательств европейской державы и защитников Америки, заслонивших ее от интервенции. Росас доказал — так утверждали у нас тогда повсюду и повторяют до сих пор, — что Европа слишком слаба, чтобы завоевать американское государство, отстаивающее свои права.