Факундо

На этот раз я был предупрежден и потому владел ситуацией. Подозвав к окну вертевшегося неподалеку мальчишку, я послал записку епископу, где просил его побороть страх, прийти и своим присутствием спасти меня... Но все вышло наоборот: бедный старик перетрусил и не сдвинулся с места. Солдаты собрались и построились. Мальчик, который стоял у входа в тюрьму, передавал мне, как телеграфные сообщения, сведения обо всех передвижениях. Вдруг раздались крики, конский топот; я видел, как Эспиносе пронесли пику, которую он требовал. На мгновение все стихло. И вот восемьдесят человек, сгрудившись под окнами тюрьмы, заорали: «Даешь арестантов!» Офицер охраны поднялся по галерее к моей камере и приказал выходить. «По чьему приказу?» — «Майора Эспиносы». — «Не подчинюсь». Офицер прошел в соседнюю камеру и вывел Оро. Увидев его, толпа внизу завопила: «Не того! Даешь Сармьенто!» «Ну что ж, — сказал я себе, — пожалуй, на этот раз уклониться мне не удастся — сколько раз я разочаровывал своих приятелей и лишал их надежды обуть мои нежные ноги в самые крепкие кандалы».

Я вышел на галерею, и люди, совершенно мне не знакомые, за исключением двоих, что имели все основания меня ненавидеть, приветствовали меня криками «Ура!» вперемежку с проклятиями и пожеланиями смерти. «Спускайся! Спускайся! Crucifige eum!»[456] — «Не спущусь! Вы не имеете на то права!» — «Караульный! Подтолкни-ка его саблей!» — «Спускайтесь», — офицер обнажил саблю. «Нет», — я схватился за перила. Он стал бить меня клинком плашмя. «Все равно не спущусь», — отвечал я спокойно. «Ткни-ка острием это д...! — в ярости, с пеной у рта кричал Эспиноса. — Если я поднимусь, то сидеть тебе на пике самому!» «Спуститесь, сеньор, богом заклинаю, — тихим голосом, чуть не плача, нанося мне удары саблей, молил добрый офицер, палач по принуждению, — а то ужо мне придется вас поранить!» — «Делайте, что вам угодно, — отвечал я хладнокровно, — не спущусь». Он продолжал бить меня саблей, и из двух выходящих на площадь окон раздались крики ужаса — голоса были мне знакомы, и я дрогнул. Но мне хотелось умереть так, как я жил, как поклялся себе жить — чтобы моя воля никогда не подчинялась насилию. Кроме того — смиренно сознаюсь — я решил сплутовать. Удостоверившись, что Бенавидеса на площади нет, я быстро изменил план. Галерея верхнего этажа городской управы поистине была моим спасением. Солдаты появились на площади не сами по себе, думал я, и, хотя Бенавидеса здесь нет, он участвует в игре, видно, замыслил свалить потом всю вину на федералистский энтузиазм и, подобно Росасу после убийства Масы, объявить мою казнь «жестоким событием, порожденным безграничным народным возмущением». Тюрьма находится в полутора кварталах по прямой линии от дома Бенавидеса. Звук покрывает несколько лиг за минуту, а для преодоления 225 вар довольно и секунды. И напрасно губернатор, надеясь свалить все потом на других, хочет сделать вид, что ничего не знает о происходящем здесь, на возвышенном, открытом для обозрения месте. Прислуга в доме Бенавидеса, кто-то из его писарей, адъютант увидели, как сабля сверкает над моей головой, и бросились к нему один вслед за другим, в ужасе крича: «Сеньор! Сеньор! Дона Доминго убивают!» Ну вот и попался мой хитрый гаучо в собственную сеть! Теперь Бенавидес должен либо признаться в соучастии, либо отдать приказ оставить меня в покое: в противном случае всю жизнь моя кровь капля за каплей отравляла бы его сердце. И у него не хватило духу взять на себя такую ответственность.