Обогнув деревянную будку охраны, они прошли в ворота и двинулись между двух оград из колючей проволоки. Янину поразили клумбы, засаженные пестрыми цветами. По обеим сторонам от дороги длинные ряды деревянных бараков тянулись на сотни метров вдаль. Янина мало что смогла разглядеть на территории лагеря строгого надзора, кроме высокой трубы, поднимавшейся в небо справа от нее. Невозможно было не заметить запах и дым, поднимавшийся из нее, а также с участка в сотне метров оттуда, но никто ничего не сказал.
Бараки, отведенные под лазарет, выглядели примитивными, но не были переполнены; им показали пациентов, которых лечили заключенные, на свободе работавшие врачами. Эсэсовцы признавали, что случаи тифа в лагере встречаются, но распространение болезни удается держать под контролем. Врачи-заключенные, выглядевшие перепуганными и пристыженными, хранили молчание. Однако в ходе инспекции один из них проболтался, что, хотя в карантинных бараках двести коек, днем раньше тиф был диагностирован у четырехсот человек.
Суперинтендант признал, что в Майданеке снова эпидемия тифа, которая может распространиться на Люблин и немецких солдат. Он пообещал Янине переговорить с комендантом и попросил зайти к нему на следующий день. Она явилась точно в назначенное время и – после мучительного ожидания – услышала желанные новости: во второй половине дня у нее назначена встреча с доктором Бланке в Майданеке.
Гауптштурмфюрер СС доктор Макс Бланке с самого прибытия в Майданек из концентрационного лагеря Нацвейлер в апреле 1943 года был постоянно занят. Большую часть времени он проводил, осматривая заключенных и решая, кто из них нетрудоспособен и навряд ли поправится. Тех, кого он отбирал, помещали в
Когда Янина прибыла в Майданек, двое эсэсовцев сопроводили ее до белого двухэтажного дома, расположенного на полпути к лагерю строгого надзора, и оставили там ждать под охраной. Наконец показался относительно молодой привлекательный мужчина, который пригласил ее в свой кабинет.
– Зачем вам понадобилось встречаться со мной? – нетерпеливо спросил Бланке.
«Как будто он сам не знает», – подумала Янина, но терпеливо объяснила назначение ГОС, договоренность с Флорштедтом о поставке лекарств в лагерь и приказ суперинтенданта посовещаться с лагерным главным врачом. Бланке старательно изображал, что впервые об этом слышит. Но когда Янина упомянула эпидемию тифа, он взорвался.
– Никакой эпидемии в лагере нет! – заорал Бланке. – А что насчет ваших прочих тревог, меня нисколько не интересует положение поляков!
Ярость Бланке встревожила Янину: она уже подумала, что сейчас он прикажет арестовать ее. Заставив себя успокоиться, она сказала:
– Я пришла, чтобы предложить от лица моей организации доставку сыворотки против тифа для всех заключенных Майданека. Мы уже доставляем продуктовые посылки заключенным – с разрешения командования гестапо.
Последние слова Янина намеренно подчеркнула.
– Мы также заботимся о заключенных после освобождения, и потому слышали, что в Майданеке встречаются случаи тифа. Вот мы и решили, что вам захочется сделать прививки.
– У вашего комитета что, нет других дел, кроме как помогать этим канальям? – вопросил Бланке. – Что с вами такое, дамочки-благотворительницы? Вы разве не понимаете, что, если бы нам требовалась сыворотка, я, главный врач лагеря, затребовал бы ее? В любом случае все тифозные больные находятся на карантине, и остальные с ними не контактируют.
Янина опустила глаза и помолчала. Бланке своими оскорблениями не собьет ее с толку! Если он откажется принять сыворотку, она снова обратится к суперинтенданту.
Видимо, он подумал о том же самом. После паузы Бланке сказал уже мягче:
– Конечно, если у вашего комитета имеется сыворотка, ничего плохого не будет, если мы дадим ее заключенным – ну, вы понимаете, превентивно, в качестве профилактики.
– Отличная идея, – ответила она.
– Даже в условиях строгого карантина, – продолжал Бланке, – вши могут перебегать из барака в барак, так что лучше просто привить всех и покончить с этим.