Особенно часто это встречается на Руси. Но за своё более чем полуторавековое существование скульптуры поняли – ничто не может сравниться с мирной жизнью. А кто во что верит – это дело десятое, сущий пустяк по сравнению с коршуном, летающим в небесах в поисках добычи и закрывающим своими крыльями солнечные лучи от мира.
Только почему-то в те светлые дни Храм Василия Блаженного стоял серее тучи. Может, он чувствовал что-то, чего не могли предугадать радостные люди вокруг, вместе с камнями, лежащими у них под ногами.
«Топ-топ-топ», – звонкий звук от сотен сапог прервал сладостные воспоминания брусчатки. Возвратившись обратно в ноябрьский холод, она услышала шум приближающихся моторов. Ревущие автомобили и танки, подминая под себя снег, въезжали на площадь.
Так начинался парад в честь 24-й годовщины Октябрьской революции. Проход войск готовился втайне. Только избранные знали, зачем по ночам некоторые полки оттачивают строевую подготовку.
Камни напряглись. Они не могли предположить, что во время того, когда чёрная отравленная муть стоит у ворот столицы, предстоит, как и прежде, шествие техники и красноармейцев по главной площади страны.
Вдруг шум на мгновение стих. Стены Кремля начали наливаться красной краской, словно кто-то внутри разжёг гигантскую невидимую буржуйку, пар от которой начал распространяться по площади. Теплота достигла ГУМа и понеслась дальше по уходящим улочкам вглубь столицы.
«Цок-цок-цок», – на Красную площадь въехал всадник с пышными серебряного цвета усами. Они торчали в разные стороны, будто бы крылья аэроплана, которые чуть приподнимали над землёй кавалериста вместе с его лошадью.
«Будённый! Будённый!» – раздался шёпот среди небольшого количества гостей, приглашённых посмотреть на величественное событие.
Взмах шашкой – и воздух, до этого представляющий цельную массу, рассечён на две половинки. Показалось, что всадник перерезал ленточку, разделяющую время на до и после. В прошлом остались поражения и бегство, потери и неразбериха. Будущее с победами и надеждами, с радостью и салютами приближалось.
Взревели моторы танков, поднялись вверх дула пушек, ещё более выпрямились спины солдат. Затряслась, зазвенела площадь, словно божественный колокольный звон начал наигрывать марш «Прощание славянки», и полки понеслись по брусчатке. Камни на ней, до этого лежавшие, будто бы вогнутые к земле, приободрились.
Смотря на солдат, марширующих по мостовой, они выпятили свои груди к небу, желая тоже принять участие в параде, а не стоять безучастно в стороне.
А на трибуне стоял Сталин, в фуражке с красной звездой и в простой шинели. Это потом его назовут кровавым тираном и спишут первые поражения на фронте на его политическую близорукость. Это будет потом, после его смерти… А сейчас даже брусчатка салютует генералиссимусу, пытаясь поделиться своей каменной стойкостью с солдатами, прямо с парада отправляющимися на фронт…
А снег всё падал и падал. Но для тех, кто лежал в основании площади, он уже не казался предвестником чего-то страшного, а больше напоминал белую скатерть, накрывшую стол. За ним сидят воины-победители со стопками фронтовых сто грамм. И пусть среди солдат кто-то был на свету, а большинство пребывало в тени. Пусть… Все они выстояли… Победа!
И только Минин и Пожарский по-прежнему ухмыляются толпе зевак, гуляющих возле Кремля, а храм Василия Блаженного все ещё грустно разглядывает Манежную площадь где-то вдалеке. Видимо, они знают что-то, чего не знаем мы…
Где-то знают, как надо
Боль