И это была ненависть, которую легко понять. Я сел рядом и неожиданно подумал, что труп «майора» сейчас трясется в полуторке, идущей на Ленинград. Наверное, шоферу было очень неуютно его везти, а быть может, боец даже не поинтересовался, кого повезет, и ехал сейчас, напевая что-нибудь из репертуара Клавдии Шульженко или Лидии Руслановой, нимало не задумываясь над вопросами жизни и смерти, даже не подозревая, какого страшного мертвеца он везет. В конце концов, как сказал какой-то грек, смерть — это то, что не имеет к нам никакого отношения. Пока мы живы — ее нет, когда она приходит — перестаем существовать мы. И все-таки хотелось узнать, где же обитают эти страшные твари, почему мы с ними не встречаемся в мирное время? Или они обитают бок о бок с нами, просто мы не задумываемся об их существовании, а потому видим в них не истинную сущность, а только то, что они пытаются вообразить нам или то, что мы хотим видеть, чтобы не испытывать беспокойства и страха, перед ежегодно раскрывающейся жизнью? Быть может, и в мирное время они рядом с нами, чтобы не давать нам покоя, иначе почему совершаются преступления, которые никогда не сможет совершить нормальный человек?
Глава десятая
Гад летучий
В конце апреля, когда между участками леса вновь начал клубиться голубоватый туман, я получил письмо от Ляли. Письмо было радостным и веселым. Ляля не упрекала меня в том, что я долго не писал, и тому была причина — она знала, что наш полк был разбит и попал в окружение. Она беспокоилась обо мне и теперь обрадовалась, что все осталось позади. В конце письма была приписка, которую никогда бы не понял самый умный и хитрый военный цензор. «Мой ангел-хранитель, — писала Ляля, — шлет тебе привет. Никак не заставлю поменять его традиционный наряд на форму, которую я специально сшила для него». Конечно, если письмо писала молодая девушка, цензор наверняка решил бы, что речь идет о какой-то дорогой ее сердцу кукле, с которой девушка не смогла расстаться даже на передовой. Для меня это означало, что гремлины по-прежнему остаются верными нашему договору и заботятся о личном составе полка ночных бомбардировщиков, как это было обговорено. Я понимал, что они не могли защитить женщин от всех ситуаций, могло случиться так, что и они были бы бессильны — прямое попадание снаряда или слепая пулеметная очередь, способная случайно поразить невидимую в ночи цель, тем не менее я сразу почувствовал себя спокойнее.
Вернулся из госпиталя капитан Скиба, который опять сменил Соколовского. Он еще покашливал, правую руку держал на перевязи и через день ходил на перевязку в санбат, но казался бодрым и веселым. Капитана мы встретили радостно, и он растрогался нашему приему. Личный состав вокруг нас почти полностью сменился, но мы были словно заколдованы от пуль. Нельзя сказать, что мы береглись от неприятностей, но нам везло. Востриков утверждал, что это происходит благодаря его особым молитвам, которые он возносит каждый вечер. Странное дело, я уже почти верил ему.
Через капитана Скибу я узнал новую дислокацию полка ночных бомбардировщиков и прикидывал, как мне воспользоваться удобным случаем, чтобы повидать Лялю. Полсотни километров не казались мне особенным препятствием. Скиба мне сочувствовал и обещал посодействовать, но дальше обещаний пока дело не шло.
Солнце припекало все больше, часто шли затяжные дожди, торфяные болота вновь начали дышать, и над ними стоял устойчивый запах гниющих растений. Ходить по прежним тропам стало опасно, трясины постанывали по ночам, ожидая очередные жертвы. Неожиданно много расплодилось зайцев. Забавные и трусливые, они легко сновали по окраинам болот. Утренние туманы бинтами опоясывали леса. Стояла теплая и опасная погода.
— Читайте, — сказал капитан Скиба. — Это вам не арбузы с баштанов тырить. Загадка, а?