После этого он вроде бы признал нашего Сергея Семеновича, на остальных он не обращал никакого внимания, а с Дворниковым общался как с равным: у них начался разговор, в котором оба использовали конструкторские термины. Мы с Дроздовым обошли котлован и обнаружили, что от батареи пучок кабелей ведет в небольшую рощицу, которую словно специально оставили, когда вырубали просеку. И действительно, в рощице мы обнаружили несколько дизельных электростанций, смонтированных на автомобили вместе с емкостью для солярки. Пульт управления всей системой с множеством рубильников и панелью, на которой чернел ряд клавиш и поблескивали застекленные циферблаты измерительных приборов, оказался неподалеку — в небольшом сарайчике из толстых досок.
Пока мы его осматривали, грохнул первый взрыв. Взрыв раздался в котловане, где бригадный инженер вел с нашим Сергеем Семеновичем свои высокоученые разговоры. Заглянув в котлован, мы увидели, что бригадный инженер лежит неподвижно рядом со странным устройством, которое располагалось в центре котлована, а теперь представляло собой кучу обломков. Чуть в стороне от него сидел, пряча лицо в ладони, Сергей Семенович. Кубарем мы скатились по ступенькам в котлован. Бригадному инженеру помощь не требовалась, один их осколков зеркала угодил ему в голову и теперь торчал из темечка, точно сверкающий и заляпанный кровью рог. Сергей Семенович был жив, но досталось и ему — стеклянной крошкой ему посекло лицо.
— Чертежи! Чертежи спасайте! — простонал он. — Я сам выберусь!
В это время где-то вдалеке раздался глухой взрыв.
Через некоторое время над котлованом склонился один из танкистов.
— Эй, спецы, — крикнул он, — разведка докладывает, что немецкая переправа взлетела на воздух!
— Уходить надо, — сказал Дроздов. — Похоже, здесь все заминировано!
Скиба, который оставался с танкистами, дал команду, все бросились разбирать устройства, используя для этого инструменты, найденные в бараках. Одни рубили топорами соединительные кабели, другие тащили из котлована обломки устройства, но тут загремел взрыв в другом котловане. После этого взрывы загремели по всей территории острова, уничтожая все следы пребывания на нем немцев. Спасаясь, бойцы бросились на прорубленную к лагерю просеку. И тут появились немецкие самолеты. Они с противным воем начали сваливаться в пике, и оставленный немцами лагерь окончательно превратился в кромешный ад. О том, чтобы вынести из котлована труп бригадного инженера, не могло быть и речи. Когда налет закончился, подсчитали печальные итоги: погибло восемнадцать человек, одна бомба опрокинула БТ, еще две попали в грузовик, в кузов которого сносили чертежи и уцелевшее оборудование. Спасти ничего не удалось. Более того, бомбы повредили часть царской гати, и уцелевшим пришлось провести на острове ночь и еще часть дня, пережить еще одну бомбежку и радоваться, когда небо затянули обложные тучи и заморосил дождь, ведь это было спасением от немецкой авиации.
Еще через день мы вернулись в свое расположение, но на этом все не кончилось. Нам пришлось написать по десятку докладных, несколько раз нас допрашивали спецы из особого отдела армии, но было видно, что не смерть бригадного инженера была тому причиной, а наше прикосновение к тайне. Это было тем более странным, ведь по роду службы нам приходилось иметь дело именно с этим.
Всех остальных бойцов, которые были с нами в котловане, также допрашивали, а затем отправляли для прохождения дальнейшей службы в другие подразделения, строго следя за тем, чтобы их жизненные дальнейшие пути не пересекались. «Не болтай!» — вот был принцип органов того времени. И мы старались тоже не болтать. Одно время мы вообще старались избегать разговоров об этой странной батарее. Потом уже, когда страсти поутихли, нам присвоили звания младших лейтенантов — то ли в награду за правильное поведение, то ли за то, что мы продолжали хранить молчание. Но это было уже после Ладоги, а пока в один из вечеров Дворников, потянувшись у огня, сказал:
— Нет, что ни говори, а хитрожопые все-таки фрицы! Мастеровитые, этого не отнимешь. Одного не пойму, какого хрена она расположили эту глупую батарею в глухом лесу, да еще на нашей территории?
— А остальное тебе все понятно? — подал голос Дроздов.
— Почти, — Дворников потянул носом запах горячей картошки, что варилась в черном чугунке, взятой в одной из ближайших деревушек. — Похоже, что немцы пытались уловить отражение светового луча от узконаправленного прожектора для стрельбы по ночной цели и воспользовались в этих целях зеркалами.
— Я тоже так думал, — сказал я. — Как только отраженный от самолета свет концентрируется в фокусе параболоида, а там, видимо, находился и фотоэлемент, автоматически начинали вести стрельбу орудия, а перезарядка их производилась автоматически с помощью соленоидных электромоторов. А по четыре орудия ставили, чтобы повысить результативность стрельбы.