Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— Может, и увидим, — сказал Гимаев и поднял стакан. — Я вот всё думаю, помнишь, когда мы из Антарктиды летели, альбатросов видели? Ну они еще пингвинов в люльках несли. Я думаю, это их авиация. Если их потренировать, альбатросы даже бомбить могут, размеры позволяют. И преимущества у них по сравнению с реактивной авиацией — радарами их не засечешь, да и визуально одинокую птицу увидеть затруднительно. Идеальное средство для террористических актов. Как мотодельтаплан, только бесшумный.

— Не о том говоришь, — Якубович жестом предложил товарищу выпить и сразу же наполнил стаканы еще раз. — Если они альбатросов к рукам прибрали, кто им мешает с другими животными то же самое проделать? Представляешь нападение гигантских кальмаров на Статую Свободы? Или таран подводной лодки кашалотом!

— Слишком уж масштабно, — прикинул Гимаев. — Для Голливуда в самый раз, а на жизненную правду не вытягивает. Ты глубже смотри, тут понять надо, с чего они начнут и куда все это дальше вылезет. Вопрос: сможем ли мы с пингвинами жить в мире?

— Не им с нами воевать! — отрезал Якубович.

— Вроде бы все так, — согласился Гимаев. — Только ты вспомни, они же все об адекватном ответе говорят. Хрен их знает, что они за пазухой припрятали!

— Непонятно мне, откуда они взялись? — вздохнул собеседник, рассматривая содержимое стакана. — Как ты думаешь, это немцы из «Аненербе»? Результаты генетического эксперимента?

— Трудно сказать, — Гимаев сделал небольшой глоток и поморщился. — Все может быть — и генетический эксперимент над бедными птицами поставили, и эволюционный скачок… А может, результат длительного воздействия космических лучей. Озоновая дыра ведь не закрывается! Впрочем, с таким же успехом можно предположить, что с пингвинами поработали пришельцы. Пятую колонну на случай вторжения создавали.

В коридоре послышались женские голоса, затем сочные русские восклицания.

— О! — торопливо поднялся на ноги Якубович. — Сударушкин со своими бабами объявился.

Он не ошибся.

Сударушкин, хоть и казался несколько растрепанным, выглядел обычно. Только вид у него был подавленным и тоскливым. И еще — немного напуганным. Женщины выглядели предосудительно. У Дафны Меддоуз распух и покраснел нос, а под левым глазом наливался лиловостью дивный синяк. Сейчас она напоминала все того же крокодила, но начавшего трансформироваться в бегемота. Полина Линьер могла похвастаться лишь широкой длинной царапиной, идущей от уха к подбородку.

— Что случилось? — ухмыляясь, спросил Гимаев.

Полина что-то быстро и горячо затараторила. Сумрачный Сударушкин остановил ее взмахом руки.

— В бар зашли, — сказал он. — Прикупили барахлишка в местном универмаге, оставили свой адрес, чтоб, значит, доставили. Ну и решили развеяться. Пришли в бар, он тут рядом, «Райская птица» называется. А там баб! Как в косметическом салоне перед Новым годом. Одна на меня глаз положила. Длинноногая такая, рыжие волосы до задницы. Ну не знаю, что она там решила, — умыкнуть, наверное, захотела. Только у моих овчарок хрен бычка из стада уведешь! Дафна ей врезала, рыжая ответила. В общем, через некоторое время все было, как в салуне из фильма о Диком Западе. Еле отбились!

— Сука! — неожиданно по-русски сказала Полина. — Рыжая сука!

— Видал полиглотку? — гордо сказал Сударушкин, обнимая француженку за узкие плечи. Американка ревниво скользнула под другую руку, прикрывая распухший нос платочком.

— Никакой свободы! — с видимой досадой вздохнул Сударушкин. — Верите ли, мужики, такое ощущение, что я снова женился. Только еще не ясно, которая из них за гробом пойдет!

Они вошли в номер, который занимали Сударушкин с дамами. Дафна сразу же бросилась в ванную комнату, откуда послышались плеск воды и тоскливый вой — не иначе женщина увидела себя в зеркало. Трудно было понять, что ее так расстроило. Ну нос распух, так ведь внешности это не могло повредить! Внешности Дафны Меддоуз ничего не могло повредить.

— Тебе еще повезло, — ободрил Гимаев. — Я вот читал, в Греции один мужик попросил у богинь дар, чтобы кто на него из баб ни глянул, так сразу же влюблялся. И что же? Вышел он на улицу, его тут же приметила одна шестидесятилетняя старуха, влюбилась, конечно, и украла. Спрятала в темный грязный подвал, где он и просидел тридцать лет до самой ее смерти. А ты на свободе, покупки делаешь, по барам шляешься.

— Типун тебе на язык, — печально сказал Сударушкин, плюхаясь в кресло. — Полинка! Виски!

Француженка метнулась к роскошному бару, достала бутылку и расставила на столике стаканы. Гимаев украдкой пересчитал стаканы — на всех хватало, даже все еще воющую в ванной комнате Дафну не забыла.

Сударушкин подождал, пока француженка умело наполнила стаканы, взял свой и повернулся к Гимаеву.

— А у тебя как?

— В игровом зале два автомата распотрошил, — признался тот. — Жетоны в кассу два раза на тележках возить пришлось!

— Значит, действует? — обрадовался Сударушкин.

— Бог его знает, — вздохнул Гимаев. — Или опять просто повезло!

Глава шестнадцатая

Пещеры соединялись между собой ходами.

На этот раз шли долго.