Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

— В ваших газетах? — пренебрежительно сказала она. — Товарищ Сталин говорил, что по мере построения социализма классовая борьба будет обостряться. А значит, и враги будут чаще проявлять себя.

— А если я не верю в этот ваш коммунизм? Меня тоже посадят?

— Тебя не посадят, — сказала она, словно именно ей было дано решать мою участь. — Ты просто ничего не знаешь. Тебе объяснят и покажут. Ты обязательно поверишь, ведь это так здорово — мир свободных людей, каждый из которых беспокоится о тебе так же, как ты беспокоишься о них.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением сказал я.

— Но ты обещаешь? — вернулась она к прерванному разговору.

— Конечно, — пообещал я. — Я сегодня глупость сказал, но в первую очередь я о тебе думал!

— Если мы будем думать только о себе, то кто же подумает о нем? — с нежным упреком сказала Элка и потянулась к моим губам.

Поцелуй оказался затяжным, он словно скреплял наши договоренности, но тут Элка оторвалась от меня, заглянула в глаза.

— Мне страшно, — тихо сказала она.

Ребенок заворочался в кабине, всхлипнул звонко и тихонько заныл. Элка оторвалась от меня и полезла успокаивать малыша. В кабине зажегся тусклый свет, слышно было, как она что-то ласково говорит пацану. Надо же, я от нее никогда такого не ожидал. Не знаю, что там у них происходило в Сибирском Союзе, как жили в нем люди, но, право же, было неплохо, если там так относились к детям. Я вдруг подумал, что мы даже не знаем до сих пор, как мальчика зовут. Конечно же я его не брошу, хотя мальчишка стал неожиданной и досадной помехой на нашем пути. Но стоило только вспомнить ров и груду тел среди глины, как все вскипало во мне и хотелось бежать, рубить, бить, только не быть равнодушным. Приступ ненависти оказался таким мощным, что я тревожно огляделся по сторонам — нет ли случайной медузы поблизости. Наверное, по ночам эти кошмарные твари спали.

Я встал, заглянул в кабину. Элка неудобно лежала на сиденьях, прижав пацана к себе. Ей тоже досталось за день, неудивительно, что она так быстро уснула.

Погасив в кабине свет, я снова вернулся к тлеющим углям костра.

Тьма сгустилась вокруг машины, стала осязаемой, она была похожа на хищника, игриво зажавшего машину в мохнатых лапах. Я не знал, что делать и как быть, но в одном я был уверен — взаимопонимания с бесами и медузами просто не может быть, как не может его быть между человеком и крысой, селедкой и акулой, между мышью и кошкой, черт бы их всех побрал! Ад следовал за ними. А может, это и была та самая смертельная битва, финал которой был назначен в местечке Армагеддон? Людские грехи переполнили чашу терпения Господа, вот все и случилось. Ангелы вострубили, а мы их не услышали. Они сорвали печати, а мы этого не увидели. Но это наша боль и беда. В неизбежной и обязательной драке у нас было два выхода — победить или уйти, оставив все нажитое человечеством пришедшим тварям. Мне было все равно, откуда они пришли, я просто не мог мириться с их присутствием. Думал ли я еще месяц назад, что приду к таким выводам? Я кружился возле гостиницы «Москва», приторговывая разным барахлом, мирился с бесами, искал общий язык с гестапо, платил милиции, и совсем не думал о подобных проблемах, все упиралось в желание заработать на кусок хлеба, обязательно с маслом и — что уж греха таить! — желательно с икрой. Неожиданно для самого себя я оказался выброшенным из привычного мира в неопределенность, я не знал, что случится завтра, угрожающие мне опасности неизмеримо возросли, на мне была ответственность за женщину и ребенка, а против опасностей всего мира у меня было лишь желание выжить во что бы то ни стало и два светоруба, обладание которыми обусловило жизненные перемены. Но странное дело — я совсем не жалел о том, что случилось со мной. Жизнь была пресной и ненужной, теперь в нее добавили жгучего перца, и она обрела смысл.

Глава четырнадцатая

Не знаю, кто нам ворожил, но степное открытое пространство от Морозовской до Дона мы проскочили, не встретив на своем пути ни бесов, ни медуз. Было несколько машин, слава Богу, не военных. Мальчишка молчал.

Утром он ел мало и неохотно, все время поглядывал на меня и на Элку, словно не мог понять, кто мы и почему он оказался в нашей компании. Он был лопоух и голубоглаз, найденная Элкой одежда оказалась немного велика ему, поэтому рубашка постоянно сползала с его плеча, открывая белую нежную кожу. За ночь опухоли на его ногах спали, остались лишь резкие красные рубцы, которые, впрочем, тоже постепенно бледнели. Элка допытывалась, как его зовут, мальчишка отворачивался и молчал.

В кабине он сразу сел, положив руки на колени, и уставился перед собой. Шок все еще не прошел, мальчишка переживал смерть своих близких и ужас бойни, на которой он оказался по милости бесов. Мне бы тоже не хотелось разговаривать, окажись я в подобной ситуации.