В районе деревни Мариновка мы пересекли железную дорогу по нависающему над ней горбатому железному мосту, выехали на грейдер, и в это время на приличной высоте в небе показался клин медуз, неторопливо плывущий с севера на юг. И тут с востока к ним стали приближаться три стремительные летательные машины. У нас я таких не видел. Из-под крыльев машин вырвались дымные белые полосы, устремляясь к медузам. Монстры заметили опасность, клин рассыпался, но было поздно — дымные стрелы ударили в двух медуз, на землю полетели какие-то клочья, а воздушные аппараты, проскочив дальше, развернулись и устремились в новую атаку.
— Наши, — возбужденно ахнула Элка. — Наши, Адька!
Последняя невредимая медуза неуклюже спланировала в сосновый лес, скрываясь среди ветвей. Летательные машины сделали круг над лесом, с неба донесся стук выстрелов. Поразили ли эти выстрелы медузу, я не знал, но машины развернулись, покачивая крыльями, и направились на восток, быстро превратившись в серебряные точки.
— Видишь, как они их? — торжествующе повернулась ко мне Элка.
Надо сказать, скоротечная схватка боевых машин с медузами мне понравилось. Монстры ничего не могли противопоставить летательным машинам, они были разгромлены молниеносно и беспощадно. «Значит, бороться с ними можно», — пронеслось у меня в голове. Интересно, в Европе с ними так же справляются? А можно ли вот так сбивать боевые короба бесов?
Мы остановились около небольшого озерца, густо обросшего камышом и похожим на глаз земли, пристально разглядывающий небеса.
— Сорок километров до Сталинграда, — удовлетворенно сказала Элка. — Нет, Адька, теперь я понимаю, почему сразу на тебя запала. Везучий ты, просто счастливчик какой-то.
Она вновь принялась заботливо кормить мальчишку. И опять он почти ничего не ел.
— Молока бы, — грустно сказала она.
— Где же я тебе молока найду? — без раздражения удивился я.
— Да я так, — махнула она рукой. — Что же я, не понимаю?
Бензина оставалось немного, я боялся, что нам не хватит его до города. Что будет, если мы до него доедем, я пока не загадывал. Казалось, что доберемся до Сталинграда и все будет хорошо. Он даже не представлялся мне населенным пунктом — просто разделительной чертой, у которой придется делать окончательный выбор. Но я уже понимал, что лукавлю. Выбора не было. Я устал от кровавых скитаний, я уже просто не смог бы заставить себя пересечь огромное пространство Свободных территорий, на каждом шагу сталкиваясь с жестокими тварями и людьми, которые совсем не уступали тварям в жестокости. Хотелось верить в сказку, в справедливый мир, в котором всего лишь надо научиться думать, как все. Теперь уже мне казалось, что это не так уж и сложно. В конце концов, думать я мог все что угодно, главное не показывать своих мыслей, не делиться ими с кем попало. И еще одно немаловажное обстоятельство мешало мне: не хотел я расставаться с Элкой. Я не знаю, что это случилось со мной, но иногда она мне казалась второй моей кожей, без которой я просто не смогу жить. Все фантасмагорические ее превращения последних дней — от шалавы до разведчицы, от нежной возлюбленной до колеблющегося убийцы, от перепуганной девчонки до женщины, способной с храбростью львицы защищать чужого ребенка, — делали ее ближе и роднее. Удивительно, но за дни путешествия мы стали друг другу ближе, чем когда днями не вылезали из постели. Никогда не думал, что так бывает. Оказалось — бывает.
Я зашел по колено в воду, наклонился, зачерпнул ладонью прохладную воду и плеснул ею в лицо. «Искупаться бы!» — подумал я с тоскливой безнадежностью.
И услышал крик.
Медуза! Та самая, уцелевшая.
Она отсиделась в сосняке и медленно переплыла к озерку. Метила он, конечно, в ребенка, он показался ей менее опасным. Элка увидела бросок в последний момент. Времени, чтобы достать светоруб и прикрыться доспехами у нее не осталось, но его вполне хватило, чтобы закрыть мальчишку собой. Щупальце пробило ее грудь чуть ниже плеча, остальные охватили ее тело безжалостно и жестко. Мальчишка заревел. Понимая, что я уже опоздал, и холодея от этой мысли, я рванулся вперед. Доспехи сомкнулись вокруг меня, лезвие светоруба с треском выдвинулось на три метра. Навстречу мне метнулось два розовых щупальца с голубыми прожилками в глубине, но я обрубил их одним движением меча, с размаху рубанул по щупальцу, пробившему тело Элки, и яростно врубился в студенистое дрожащее тело чудовища. Я рубил его, злобно выкрикивая что-то нечленораздельное, кажется, я матерился, меня трясло, даже когда уже медуза была мертва, я не мог остановиться, разбрасывая мечом в стороны обрубки студенистого тела.
И тут я вспомнил об Элке.
Напряжение уже оставило тело, я бросил светоруб, рухнул на колени рядом с девушкой, прижал ее голову к груди, услышал слабый стон и обрадовался, что она жива. В широко открытых глазах Элки жила боль.
— Видишь, — сказала она почти беззвучно. — Видишь… как все… получилось?
— Молчи, — кусая губы, сказал я. — Молчи!