Молока от бешеной коровки Таганцев никогда не пробовал, поэтому он только нерешительно пожал плечами. Оказалось, что бешеная коровка дает чистый самогон, от которого перехватывало дыхание. Самогон этот был налит у Ивана Александровича в объемистый термос, поэтому сохранял ледяную температуру и ломил зубы.
По вагону прошел слепой в черных очках, профессионально разбрасывая на столы реализуемую продукцию, оказавшуюся примитивной порнографией низкого качества. Следом прошла коробейница с иллюстрированными журналами, в которых эта же порнография присутствовала, но несравненно более высокого качества. В проходе стоял милиционер и неодобрительно смотрел на обоих. Но коробейница гордо прошла мимо, поскольку у нее все документы на торговлю были выправлены, а слепой, похожий неуловимо на кота Базилио, остановился, о чем-то беседуя со стражем закона, а потом незаметным движением вложил в расстегнутый карман рубашки милиционера купюру непонятного достоинства. Милиционер похлопал его по плечу, и слепой отправился дальше продвигать искусство обнаженной натуры в пассажирские массы.
Вслед за продавцами обнаженной натуры прошли двое странных бледных мужчин в глухих одеяниях с треугольными капюшонами, отчего одеяния были похожи на монашеские рясы.
— А не углубить ли нам наше знакомство? — лукаво поинтересовался Иван Александрович, похлопав рукой по гладкому боку объемистого термоса.
Таганцев показал глазами на выход.
Попутчик его понял.
— Пустое, — сказал он. — Не стоит волнений. Они сейчас в другой вагон уйдут.
И действительно, вскоре милиционеры перешли в соседний вагон, а знакомство было углублено. Поезд стучал колесами, увозя Таганцева в неведомую и опасную даль, и ему вдруг в голову пришла странная мысль. «А ведь он меня спаивает, — подумал Иван Федорович, глядя на попутчика, который, постелив на столике газету „Советский спорт“, трудолюбиво и любовно, словно выпиливал что-то, пластал на ней сырокопченую колбасу и пармезан. Он накладывал пластинки сыра и кружки колбасы на тоненькие ломтики турецкой булки, превращая мучное изделие в гастрономический деликатес. Копченое сало попутчик порезал отдельно. — Двести граммов за полчаса, а ведь еще Питер за горизонтом не скрылся!»
Внутренний голос укорил: «Мнительный ты, Сидор! Хороший человек, прекрасный собеседник… К чему такая гнусная подозрительность?»
— Футбол смотрите? — поинтересовался Иван Александрович и, не дожидаясь ответа, горячо заявил: — А я болельщик со стажем. «Зенит» в этом году, а? Ну разве так можно? Набрали варягов в команду, бешеные деньги им платят, а где игра? Нет ее, нет! «Спартак» их на прошлой неделе порвал, смотреть было стыдно!
Неизвестно, сколько бы он развивал футбольную тему, к которой Таганцев был совершенно равнодушен, но Ивана Александровича прервал стук в дверь.
На пороге стоял еще один попутчик.
Невысокий, смуглолицый, с легкой небритостью на щеках, он совершенно точно отвечал определению «лицо кавказской национальности». Его одновременно можно было посчитать армянином, грузином, дагестанцем, аварцем, осетином, ингушом и даже — упаси Боже! — чеченцем. В руке он с видимым напряжением держал огромную сумку.
— Добрый день! — с мягким акцентом и некоторой гортанностью пожелал он.
Кавказец закинул сумку наверх, едва не рухнув под ее тяжестью в проем между полками, разулся и торопливо залез наверх. Некоторое время он лежал неподвижно, глядя в потолок и по-покойницки скрестив руки на груди, потом, видимо закончив молиться, достал откуда-то карманного формата книжицу и принялся сосредоточенно ее изучать.
Иван Александрович подмигнул Таганцеву.
— Эй, друг, — позвал он. — Выпить хочешь?
Кавказец вздрогнул. Налитые ужасом глаза его уставились на Ивана Александровича.
— Не могу, — сказал сын гор. — Магомет не разрешает.
— Это ты брось, — строго возразил Иван Александрович и даже погрозил кавказцу указательным пальцем правой руки. — Коран виноградное вино пить запрещает. Где там хоть слово о хлебной водке? Тебя как зовут?
— Ахмед, — представился кавказец и отложил книжку.
— Слезай, Ахмед, знакомиться будем, — сказал Иван Александрович и хлебосольным жестом обвел стол.
Ахмед нерешительно спустился вниз, некоторое время с ужасом смотрел на колбасу, потом извинился и, зажав рот рукой, выбежал из купе.
— К Магомету побежал, — благодушно заметил Иван Александрович. — Разрешения спрашивать!
— В колбасе же свинина, — объяснил Таганцев. — А мусульмане свинину не принимают.
— Тоже Магомет запретил? — пошутил Иван Александрович и наполнил стаканчики.
— Пьете? — в купе озабоченно заглянул давешний милиционер.
Отпираться было бы глупо.
— Я бы тоже выпил, — признался милиционер, с достоинством принял стаканчик, медленно выцедил его и, уже не спрашивая разрешения, взял с газеты бутерброд с колбасой.
— И часто вы так ездите? — поинтересовался Иван Александрович, вновь наполняя стаканчик, но уже для себя.