Он отдышался. Что дальше? Затем напился холодной воды из колонки, рядом с магазином. Постучал ещё в один дом. Затем в другой. Никого. Тишина. Словно все вымерли. Но мальчишке никак не давали покоя задёрнутые на окнах шторы. А во дворах некоторых домов, как и у Яськи, царили следы разгрома. Белели в грязи куриные перья, усыпая землю, точно конфетти… Подсохшие следы крови заставили отпрянуть от калитки и от раскрытой настежь двери в чужую хату.
Олежка испугался до одурения. Страх нарастал, заставляя всё внутри сжиматься, и не давая заходить в дома с открытыми дверями. Мальчишка ругал себя за трусость и глупость самыми последними словами. Ещё и телефон забыл в хате бабки Яськи. Да и сто рублей, давнишний подарок от отца, тоже не взял.
«Идиотина. Дурында. Лох педальный».
Но ведь он надеялся, что успеет вернуться до темноты в хату, чтобы забрать телефон и вещи, а потом сразу же бежать на остановку.
Похоже, бабка Яська, в кого бы она ни превратилась, днём пряталась. Только вот куда же все соседи-то подевались?
Олежка постоял на перекрёстке, поглядывая на перекопанные огороды, тёмные от дождевой воды. Что-то булькнуло, колыхнулось, оторвалось от земли, взлетело в воздух. Затем снова припало к земле.
Точно и не было ничего. Прошла минута, другая. Дрожащий Олежка всматривался в подозрительное место, и чувство, что за ним наблюдают, усилилось.
– Мамочка, что это такое было, а?! – выдохнул он и побежал к хате бабы Яськи, думая, что сейчас совсем одуреет от страха и собственных пугающих мыслей.
Он бежал, глядя только вперёд, больше не оглядываясь ни на огороды, ни на мельтешащие мимо редкие дома и хаты.
В хате бабки Яськи всё было по-прежнему, и всё же что-то неуловимо изменилось. Но только что?
Олежка подобрал с пола упавший телефон, положил в маленький рюкзачок. Внутри, под подкладкой, лежала скрученная сторублёвая бумажка.
Он вздохнул, услышав скрип двери, и схватил палку, служившую подпоркой стола, направился к двери.
Шуршание.
Олежка так крепко сжимал палку в руках, что заболели пальцы. Бабка Яська сидела под столом. Одежда туго натянулась на плотном теле, раздутое лицо было серым и странно перекошенным, точно отекло по краям. Изо рта капало. Она что-то сказала, вроде: «Внучок, поди-ка сюда!», и выпростала вперёд синюшные руки с длинными, извивающимися, как черви, пальцами.
– А-а-а!!!! – завопил Олежка и, выронив палку, бросился прочь из хаты.
Оцепенение исчезло. Хотя от страха аж зубы заклацали, и он чуть не прикусил язык. Возле калитки на улицу что-то громоздилось – бугристое, серое, припавшее к земле, как надутое воздухом полотно. Оно подрагивало и будто бы впитывало капли дождя.
Итак, к калитке путь отрезан. Топать через разбухший от воды огород? Олежка замер. Обходной путь отчего-то внушал опасение. Он пригляделся: весь забор облепили такие же, как и возле калитки, серые подрагивающие полотна. И звук тихого шуршания, который он всё время слышал, был вовсе не ветром. Этот звук издавали они. Чудовища.
Бабка Яська вывалилась из хаты и поползла к нему, двигая руками и ногами, как краб, и низко пригибая голову. Олежка отступил и спиной упёрся в дверь сарая, из которого пахнуло отвратительным смрадом.
Покосился на дверь, с виду довольно плотную и с двумя щеколдами как изнутри, так и снаружи. Правда, в сарае нет окон, и что-то подсказывало Олежке, что и лампочка внутри тоже, скорее всего, по закону подлости, не включится.
Обычно в сарае часто блеяла коза Дуська, и хрюкали две ладные свиньи, сидевшие за перегородкой. Он увидел, как мелькнул в сарае пушистый хвост Шкуры, быстро вдохнул, поглядывая на изрытый огород, земля которого набухла, словно на дрожжах. Комья грязи образовывали небольшие холмики, точно на огороде порезвился огромный крот-мутант.
С крыши дома на спину Яськи спикировало то, что с виду напоминало вспученное полотно. Вблизи оно выглядело по-другому: на бугристой, точно в нарывах, шкуре периодически открывались прорези длинных ртов, выбрасывающих хоботки-присоски.
Олежка вздрогнул: Яська, опустив голову, замычала.
Страшно лезть через огород, изрытый вдоль и поперёк. Да и неизвестные твари на заборах… Всё это разом внушало Олежке ещё больший ужас.
Он юркнул в сарай, сразу закрыв дверь на щеколду. О ноги потёрлась, замурчав, Шкура. Дёрнул наудачу шнур, включающий лампочку у потолка, – и зажёгся свет. Ура!
…Олежку тошнило в углу. Рвало водой и желчью. От любимой бабкиной козочки остались, как в страшной сказке, ножки да рожки. От свиней осталось месиво из кишок и грязной жижи, стекающей со стены. За перегородкой, у стога сена, боком лежала сплющенная свиная голова.
Немного успокоившись, Олежка посмотрел на дисплей телефона. Всего одна полоса батареи. Мать не звонила. А на часах почти четыре. В шесть станет совсем темно, а при такой-то погоде, скорее всего, и раньше. Нужно как-то отсюда выбираться. Но как?
Уставшая голова отказывалась соображать. Оставалось только ждать.