Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I

Тимофей ускорился и с легкостью конькобежца проскользил по обледенелой дорожке. Не разбирая пути, он сворачивал из подворотни в подворотню, из двора во двор. Где-то позади слышалась торопливая дробь ударов льда об лед. Тимофей не курил всего неделю, но и этого хватило, чтобы дыхалка не сбилась после первых ста метров. Он бежал и бежал, а животный страх придавал ему прыти.

Он вспомнил, как однажды по дороге из школы – в другое время, в другом месте и в другом мире – за ним погнался соседский бульдог. Поначалу пес истерично лаял, разбрызгивая слюну, и пучил налитые кровью глаза, а второклассник Тимофей, с гулко бьющимся сердцем, медленно шел по противоположной стороне проселочной дороги, пытаясь не сделать ни одного резкого движения.

Ни с того ни с сего, псина рванулась с места, и Тимофей, вопя на весь поселок, побежал прочь. Он ощущал влажное дыхание бульдога на своих икрах и не оборачивался до самого дома – лишь подбегая к родной калитке, набрался смелости посмотреть назад, однако бульдога там уже не было.

Минуя один заснеженный двор и попадая в точно такой же другой, Тимофей испытывал похожие чувства: холодное дыхание смерти, страх обернуться и отчаянное желание спастись. Но, может, никакого ледяного там нет? Может, это просто галлюцинация, вызванная мигренью?

Дыхание все-таки сбилось, и Тимофею пришлось замедлиться. Сердце колотилось, в боку кололо, горячий пот струился по спине, застывая у поясницы. Переборов страх, Тимофей обернулся.

—42° C

Преследователь исчез. Как и бульдог в его детстве.

Какое-то время Тимофей бежал по инерции, затем перешел на шаг. Легкие судорожно втягивали холодный воздух, мышцы ног одеревенели, и боль в голове пульсировала в такт сердцебиению – зато мысли понемногу возвращались в привычный ритм. Он позволил себе осмотреться.

Сквозь морозный туман светила луна, окрашивая плотно обступившие «брежневки» в бледно-голубой, трупный цвет. Детские качели и турники, заваленные снегом, растворялись в тени домов. Только лед на дорожках сверкал серебряными бликами, словно в чертогах Снежной королевы; тонкой коркой он покрывал окна, не позволяя заглянуть внутрь, и свисал искрящимися сосульками с карнизов и ветвей деревьев.

Тимофей попытался определить, где он находится, но никаких ориентиров не было – ни адресных табличек, ни магазинов, ни выходов к проспектам и скверам. Дворы виляли, скручивались и расходились, но не приводили никуда конкретно. Город превратился в гротескный лабиринт, и Тимофей, похоже, заблудился.

Ногу свело судорогой, и Тимофей присел на покрытую наледью лавочку возле одного из подъездов. Двор был темным и гнетуще тихим, только ветер свистел в крышах. Курить хотелось смертельно. Он бы мог кому-нибудь позвонить, позвать на помощь, но телефон остался в квартире – чтобы не было соблазна лишний раз проверить Телеграм. Тимофей мысленно обругал себя.

Он встал с лавки и подошел к подъездной двери, покрытой густым слоем изморози. Домофон не работал. Тимофей дернул ручку, но дверь не поддалась. Соседний подъезд встретил его таким же мертвым домофоном. Он забарабанил в стальную дверь и обрушился на нее плечом в надежде кого-нибудь разбудить – но внутри не раздалось ни шороха, а окна оставались темными.

– Куда ж вы попрятались? – пробормотал Тимофей.

Он забрался на сугроб в палисаднике слева от подъезда и протянул руку, чтобы постучать в окно квартиры на первом этаже, но тут его взгляд привлекло граффити под рамой. В центре граффити были начертаны слова фигурным шрифтом: «ДА ПРИДЕТ ВЕСНА». От текста во все стороны расходились синие протуберанцы – то ли щупальца, то ли сосульки.

Раздался громкий утробный звук, и земля содрогнулась. Эхо отразилось от стен домов и заполнило все пространство. Через мгновение звук повторился. Еще и еще. С таким звуком могли бы сталкиваться айсберги в Северном Ледовитом океане.

Тимофей спрыгнул с сугроба и вернулся на тротуар, озираясь по сторонам. Звуки приближались, а вскоре появился и тот, кто их издавал.

Ледяной выплыл из-за угла здания – он больше не бежал, просто скользил по земле, раскачивая рогатой головой-глыбой. Ноги-колонны врастали в свежий гололед и с пронзительным треском всасывали в себя крупные куски льда. Монстр заметно раздался: его рост стал не меньше трех метров, а обрывки пуховика болтались на необъятных плечах. Руки, подобно сталактитам, свисали вниз и сужались на концах до размеров игольного острия. Пасть тоже увеличилась – зубы-сосульки клацали друг о друга, словно предвкушая сытный обед.

Тимофей завопил и бросился в темноту. Его крик заглушил треск льда и прокатился эхом по двору – но ни в одном окне так и не загорелся свет.