Фантастика 2003. Выпуск 1

Вся фигура сержанта источала уверенность и торжество грубой физической силы. Скафандр ему делали на заказ, потому как в самый большой размер стандартного не помещались бугристые мышцы плеч, а грудь при вдохе упиралась во внутренние ребра экзоскелета. Сержант отделал скафандр не хуже, чем сынки богатых родителей, жирующие сейчас на тыловых планетах, отделывали свои флаеры. Кираса и набедренники были покрыты золотой пленкой, на которой тончайшими штрихами были прорисованы десятки прекрасных обнаженных женщин. Они застыли в танце, и каждая приняла неповторимую позу… На груди горела ярким синеватым огнем надпись «Васку Да Гама». Коби Малков совершенно точно знал, что такая же надпись была вышита на нижнем белье сержанта, надетом под скафандр, а под ним — на коже, около левого соска. Густые волосы на груди были выбриты полосой, чтобы и в душе все могли видеть то самое имя. Сержант очень гордился им. Чтобы заслужить имя одного из древних героев человечества, нужно быть фигурой в высшей степени выдающейся. Выше этой награды есть только одна — это когда ТВОИМ именем награждают людей последующих поколений. Но этой чести сержанту уже не видать.

Со стороны он казался чудовищем — два с лишним метра ростом и чуть ли не метр в плечах, с оскаленной пастью, выдавленной на шлеме. У висков, на выступах локаторов сержант в незапамятные времена повесил пару глаз, вырванных из трупов убитых врагов, к боковым утолщениям переговорного устройства прилепил сморщенные черные уши, а под острым выступом на нижней части шлема болтался язык. Вдоль задних поверхностей титаниевых рукавов висели бахромы из разнокалиберных пальцев. Поговаривали, что в паху Васку Да Гама страстно хотел приделать забальзамированный половой орган, но дама, занимавшая в дивизии пост командира Абордажной бригады, запретила это делать.

В данный момент это сверкающее в тусклом свете корабельных ламп, обильно увешанное мертвой плотью чудовище изрыгало проклятия и грозило своим подчиненным страшными карами. Но каждый из дюжины с лишним рядовых знал точную цену своему командиру. Они любили его странной, извращенной любовью… или по крайней мере уважали.

Коби мог точно утверждать, что сержант лучше многих других, коих он повидал уже немало. Трудно поверить, что изнеженный молодой человек, предательски схваченный призывной комиссией чуть ли не на выходе с выпускного вечера в университете, сможет протянуть в армии два года! А ведь год в десантно-штурмовых подразделениях смело можно приравнивать к ветеранскому стажу…

Стоило этой мысли прийти в голову Коби, как все остальные тут же потекли по другому руслу. Он забыл страх, забыл сержанта и вылетающие из его глотки проклятия. Он 240 снова стал жалеть себя, хотя уже далеко не так безутешно и отчаянно, как раньше. Отчего же он был так самонадеян, что пошел на факультет археологии? Его отец, человек очень рано поседевший и разбитый сразу десятком жутких болезней, но не утративший при этом мудрости, не раз говорил:

— Кобольд! Ты совершаешь непоправимую ошибку. Через пару лет правительство отменит бронь у археологов, которые никак не могут раскопать для него какой-нибудь могучий инопланетный артефакт, способный принести немедленную победу в войне. С ними поступят так же, как раньше с философами и искусствоведами. Где те невинные души, думавшие, что рука чиновников не-поднимется на разум нации? Они стали пушечным мясом и мгновенно погибли, как нежные оранжерейные цветы, оказавшиеся на пути стада испуганных слонов. Все до одного! Ты должен идти в физику, математику или, на худой конец, стать инженером-кораблестроителем. Войти в касту неприкасаемых! Иногда, как я слышал, им дают отпуск, и тогда ты смог бы удовлетворять собственные прихоти, копаясь в поверхностях разных планет. Послушай старика, ведь он не хочет потерять тебя — последнее, что у него осталось!

Отец тряс своей невообразимой шевелюрой, больше похожей на гриву старого льва, которого слегка шибанули током. Он стучал по полу клюкой и брызгал слюной, он доводил себя до изнеможения и призывал на помощь дух матери — прямо из ее серебряной усыпальницы, установленной в ногах его кресла-леталки. Ничего не помогло, ничего не смогло сломить дух упрямого юного идиота. Коби смотрел на отца наивными голубыми глазами, перед которыми непрерывно мелькали видения далеких красочных планет и чужих солнц, под лучами которых из пыли вставали обветшалые стены неведомых руин. Каким же глупым, твердолобым ослом он был тогда! И самое меньшее из того, чем пришлось заплатить за эти гнусные качества, — цвет глаз. Злой космос выпил тот чудный васильковый оттенок, который так нравился девушкам в университете, оставив на его месте нечто близкое к цвету грязного льда. А также стер нежный румянец с пухлых щек… впрочем, сама пухлость тоже испарилась.