Фантом

Игла в его руках вздрагивает. Всхлип рождается в горле, но я душу его.

– Я бы тебя отпустил, если бы был уверен, что ты не наделаешь глупостей, – говорит он, медленно затягивая нитку. Я шиплю и стискиваю зубы.

– С какой стати мне тебе верить?

– А с какой мне верить тебе?

Разумеется, то, что мы с Таем находимся на одной стороне против моего отца, не гарантирует, что мы на самом деле вместе.      Он это знает.      И я знаю. Но все же…

– Не я, а ты запер меня здесь, как пленницу.

Тайлер вскидывается:      – Так вот кем ты себя считаешь? А я, по-твоему, насильник? – В его голосе слышится обида. – Поэтому ты вздрагиваешь от каждого моего прикосновения.

Он наклоняется так, что я могу увидеть все мелкие крапинки света, отражающиеся в его глазах.

– Если бы я хотел тебя, Виола, – говорит он, приближаясь к моему уху, – то уже давно бы это сделал. Но я не стану, пока ты сама не попросишь.

«Никогда не попрошу!»

– Я готов добиваться своих целей, но не до такой степени, чтобы силой тащить девушек в постель.

«Разумеется, – думаю я. – С такой-то внешностью они сами штабелями будут туда ложиться».

– Скоро, – бросает он раздраженно. – Ты забудешь его очень скоро. И тогда все будет хорошо.

Это последнее, что произносит Тай, завязывая финальный узелок на моей коже, и я снова остаюсь одна. Понимая, что «хорошо» уже точно не будет. Обезболивающее начинает свою работу, поэтому невыносимой боли я больше не чувствую. А потом и вовсе засыпаю.

Я не знаю, сколько сплю, но мне снится сон, в котором рядом с моей постелью стоит мальчик. Лицо сердечком, миндалевидные глаза, темные, коротко остриженные волосы, а над губой родинка. Он трогает мой лоб и, кажется, даже что-то тихо говорит, только я не могу разобрать слов.      Я гадаю, кто это может быть: стертое воспоминание, тень из моего прошлого, родственник или просто бред больного сознания, но когда открываю глаза, его рядом нет.      Тайлера тоже.

Схватившись за основание кровати, я кое-как встаю. Голова кружится, боль простреливает виски, а браслет на запястье напоминает своей тяжестью о цене опрометчивых поступков, если попытаюсь бежать.      «Когда», – исправляю я сама себя. Это слово окрыляет надеждой.      И только реальность тянет к земле осознанием. В таком состоянии, как сейчас, мне даже мили не пройти.

Медленно сделав несколько шагов вдоль книжного шкафа, я с опозданием жалею о том, что обуться не подумала. Но возвращаться и нагибаться сил уже нет. Глядя по сторонам и рассматривая книжные полки, я выхватываю взглядом полотна маслом в широких рамах, составленные на полу одно к другой. Внимание привлекает портрет женщины прямо по центру, и я подхожу ближе.

Память принимается играть с картиной, стараясь притянуть ее как недостающий кусочек пазла поочередно в обрывки, оставшиеся от моей жизни. Собрать из лохмотьев еще один фрагмент воедино, потому что я точно знаю, что видела ее раньше. Подобно лоскутному одеялу, разум пытается «сшить» обстановку, в которой эта картина висела когда-то: огонь, потрескивающий в камине; высокие потолки красивого, дорого обставленного дома; низкий кофейный столик с разбросанными на нем книгами и мягкая банкетка, обитая тканью с золотистыми узорами; а еще шерстяной ковер – вот я сижу на нем на корточках, теребя бахрому по краю.

Женщина с портрета стоит в дверях, глядя на меня сверху вниз и улыбаясь. Она бесконечно хороша собой, но во взгляде ее паника, как будто она не может решить, остаться ей здесь или сбежать. Раздается хлопок двери, но я не обращаю на него внимания, продолжая ее разгадывать. «Что видит она каждый день? Отчего в ее глазах столько боли?» Я так увлеченно вглядываюсь в ее лицо, что не сразу обращаю внимание на волосы. Они струятся широкими волнами ниже плеч. Огненно-рыжие. Как у меня.

Это мамин портрет. Когда-то он висел у нас дома.      Его принес сюда отец.

Воспоминания крутятся, как кабинки в аттракционе: вот он читает мне, потому что это единственный шанс заставить меня усидеть на месте, ведь больше поиска приключений я любила лишь одно – летать в облаках. Поэтому здесь так много книг.      Вот впервые усаживает на велосипед, обнимает маму. Я будто вижу все со стороны. Подглядываю в замочную скважину чужой – своей жизни пятнадцать лет назад.

Мама скрывается в коридоре.