Фарисей

– Что– Регина? Я давно не девочка! Столько лет под одной крышей… И я не заслужила, слышишь ты, не заслужила, чтобы всякие там доброхоты расписывали мне твои похождения! – ее голос сбился почти на визг. – С какой стати я это должна выслушивать? С какой? С какой?!

Станислав Сергеич ошарашенно уставился на нее – вот это так поговорил с любящей женой!..

– Пре-кра-ти! – тонко крикнул он и топнул ногой, отчего в финской стенке зазвенел хрусталь. – Прекрати сейчас же!! Святая выискалась!.. – И с мстительным удовольствием продолжал: – Мне о твоих художествах кое-что тоже известно… – замолчал, сверля жену изуверским взглядом. – Представь! В нашем институте тоже масса радетелей супружеской верности.

– О чем ты, Слава? – трагически вопросила она.

– О Пустовойтове, милочка!

– Я и Дмитрий Алексеевич… Как ты мог подумать!.. – рот у нее некрасиво приоткрылся, губы дрожали.

– Только давай без этого! – грубо сказал Тропотун. – Нечего передо мной комедию ломать!

– Боже мой, Славочка, это жестоко…

Из какого, интересно, романа она выдрала эту фразочку? С сарказмом подумал он, встретив младенчески чистый взгляд жены. Прекрасная актриса пропадает!.. Но тут же оборвал себя – она, в сущности, добрая женщина, к тому же его жена.

– Поговорили! – хмыкнул он и скривился. Она шмыгнула носом и, переломив себя, спросила с видом безвинной жертвы:

– Что тебе сказали в поликлинике?

– Туберкулез – сказали!

– Туберкулез… Откуда?..

– Да оттуда, откуда у всех, – мрачно сообщил он. Кажется, она не на шутку перепугалась, вскочила, бросилась к двери.

– Куда? Сядь! – приказал он твердым голосом. И Регина послушно вернулась и села на диван, нервно затеребила на халате пуговицу.

– Я хотела позвонить отцу. У него знакомый профессор. Тебя устроят в лучшую больницу.

– Сам устроюсь! – отрезал он угрюмо. – И потом, суета ни к чему – направление уже у меня на руках. Пойду ложиться после художественного совета.

– С ума сошел! Надо немедленно!

– Несколько дней ничего не решат, – терпеливо произнес Тропотун и подумал: отчего это я так боюсь больницы?.. Наверно потому, что теперь существует еще вероятность ошибки. Если же диагноз подтвердится…

– Позволь мне договориться о консультации!

– Хорошо. Через двенадцать дней. Но…

Он умолк и, сцепив за спиной руки, принялся вышагивать по гостиной. Полы его купального полосатого халата развевались, открывая поджарые, умеренной волосатости ноги.

– Но… – эхом повторила испуганная Регина. – Что – но? Да говори же, не мучай меня!

Тропотун остановился перед нею с тяжким вздохом:

– Но потом, кажется, у меня не туберкулез…

– Зачем же ты?..

– Хотел тебя подготовить к худшему.

– К худшему?!

– Онкология, – сморщившись, выговорил он через силу.

Ее лицо застыло, как посмертная маска.

– У тебя рак?! – произнесла она глухо. Потом лицо ее задрожало, распустилось, из глаз хлынули слезы. – Как же так, Славочка? – бормотала она, всхлипывая – Ну как же так?..

– Да вот так!.. Ну, будет… будет… – ее слезы били его по нервам. – Обследование все прояснит… – Он посмотрел на жену и едва удержался от смеха: щеки Регины в потеках туши напоминали ритуальную раскраску индейца.

Станислав Сергеич собирался на этом закончить разговор и удалиться в благородном молчании, но внутри у него что-то так и свербило, так и подзуживало продолжить драматическую сцену. Мгновение он сопротивлялся искушению – но не устоял.

– Пойми меня правильно, родная… – баритон его звучал проникновенно. – В этот переломный момент моей жизни я искренне хочу верить, что между нами нет недомолвок!.. – он снова стал ходить по комнате. – Мы не всегда с тобой ладили – это естественно. В последнее время ты была сильно увлечена Пустовойтовым… – Тут он глубоко вздохнул. – Что ж, оно наверно к лучшему! Да и Дмитрий Алексеевич – человек достойный…

– Ты не в своем уме, Слава! Какой Пустовойтов?.. Мы с ним только знакомые!

Глаза у нее высохли, лицо горело.

– Я ни в чем тебя не упрекаю, – печально произнес Тропотун. – Все мы только люди… Однако правде надо смотреть в глаза – ты давно уже меня не любишь!

– Люблю! Честное слово люблю!.. – она негромко и горько заплакала. – Только тебя – все эти годы!

Он ласково провел рукой по ее волосам и сказал задушевно:

– Не надо, прошу тебя… С порога смерти я прощаю тебе Пустовойтова!..

Тут уж Регина зарыдала в голос.

– Не знаю… – твердила она в промежутках между рыданиями, – не знаю я твоего Пус-то-вой-то-ва…

– Скоро ты освободишься от меня, – кротко пообещал Станислав Сергеич. – Я действительно желаю счастья тебе и ему…

Он упивался собственным благородством.

– Не-на-ви-жу! – вдруг по слогам, отчетливо произнесла Регина, отнимая от заплаканного лица руки. – Не-на-ви-жу! – и внезапно расхохоталась.

От ее дикого хохота у него мороз прошел по коже. Рыдая, смеясь и икая, она корчилась на диване. Станислав Сергеич застыл посредине гостиной в совершенном изумлении. Наконец он сообразил, что у жены истерика, и побежал за водой.