Фарисей

Спустя какое-то время, тесно прижавшись друг к другу, они сидели на диване и по очереди пили из одного стакана валериановые капли. Регину все еще била дрожь и порой она непроизвольно всхлипывала, однако уже с надеждой рассуждала о том, как он ляжет в больницу, где его конечно же подлечат, и потом все пойдет по-прежнему.

Станислав Сергеич ощущал тепло ее тела, с умилением прислушивался к прерывистому еще дыханию и чувствовал глубокий внутренний покой. Слегка от нее отодвинувшись, он вгляделся в профиль жены с аккуратным прямым носиком, потом коснулся губами ее загорелой щеки с золотистым мягким пушком. Тут он вдруг явственно почувствовал, как между их соприкасающимися бедрами кто-то протискивается, и услышал надсадное пыхтенье. Быстро опустив глаза, он увидел упыря, деловито мостившегося на диване.

Тебя-то мне как раз недоставало! Мрачно усмехнулся Тропотун, с ненавистью разглядывая нечисть. Комфортно расположившийся упырь встретил его взгляд весело поблескивающими антрацитовыми глазками, приложил к клыкастенькой пасти когтистый палец и кивком головы указал на лицо Регины. Станислав Сергеич невольно глянул туда – какое-то трудноопределимое выражение на красивом лице жены заставило его насторожиться. Упырь гнусно ухмыльнулся, напружинился и мгновенным непостижимым образом вдруг очутился у Тропотуна на загривке. Голова Станислава Сергеича тотчас закружилась, то ли от страха, то ли от абсурдности происходящего и…

И очнулся он на чем-то жестком. Лежал, вытянувшись во весь рост, на глазные яблоки давили тяжелые свинцовые веки. С огромным усилием он приоткрыл глаза. Серое, затянутое низкими осенними тучами небо распростерлось над ним, сеял мелкий осенний дождичек; в поле его зрения медленно проплывали верхушки потемневших от сырости сосен, где-то играла надрывная траурная музыка, сдобренная медью. Станислав Сергеич вдруг понял, что его хоронят, и судорога отчаяния и ужаса свела его внутренности.

Каким-то образом он видел Регину. Вот она стоит над его гробом в черном элегантном платье и изящно промокает глаза кружевным платочком. Вот она скорбно отвечает на соболезнования, которые с постными рожами говорят ей бывшие его коллеги… Наконец Воевода толкает прочувствованную речь, и гроб с телом покойного торжественно опускают в могилу под звон медных тарелок и грустный вопль трубы. Рыдающую в голос Регину аккуратно поддерживает под локоток заботливый Пустовойтов. А по гулко резонирующей крышке гроба уже ударяют комья желтой сырой глины. Могильщики знают свое дело – вот уже готов свежий невысокий холмик, который заваливают живыми цветами и множеством траурных венков. Большой поясной портрет Тропотуна, наискось перевязанный черной шелковой лентой, прикрепляют к оградке. Снова надрываются духовые, под звуки которых все рассаживаются по автобусам. Плачущую Регину Пустовойтов усаживает в «Волгу» Воеводы и подсаживается туда сам…

И снова каким-то непостижимым образом Станислав Сергеич переносится на свой диван, в своей уютной квартире. Воздуха катастрофически недостает, и он ловит его открытым ртом. Голова все еще продолжает кружиться, перед глазами плавает какая-то зеленоватая муть.

– Что с тобой? – испугалась Регина, заметив, как вытянулось и побледнело лицо мужа.

– О чем ты думала сейчас? – впился он в нее хищным взглядом.

Она вздрогнула, в глазах промелькнула растерянность. – Так… ни о чем…

Точно – о похоронах! Преисполнился он ненависти. Однако отвернулся, зажался внутренне, пересилил себя и наконец произнес с утрированной нежностью:

– Моя милая, милая женушка…

Обнял ее плечи, поцеловал в мочку уха. Тут же возникло желание впиться зубами в эту розовую нежнейшую мочку – он стиснул челюсти и отвернулся…

Явь как сон

Ночью похолодало. Собираясь на службу, Тропотун надел серую тройку, взял дипломат и вышел на лестничную площадку. Из подъезда он вышагнул в густой туман, заполнивший колодец двора, Было сыро и сумрачно. Плавающий туман вдруг показался ему каким-то живым отвратительным субстратом, и он ощутил тошноту.

На широкой улице Пушкина было светлее. Текущая в русле высотных домов туманная река здесь напоминала молочный обрат. В этом синеватом веществе сновали серые тени. Словно души умерших в Аиде… Вдруг подумал Станислав Сергеич и ощутил себя беспомощным и заброшенным в какой-то ирреальный мир.

Что-то я не того… Растерянно сказал он себе. Надо бы держать себя в руках!.. Но чувство ирреальности не оставляло его. Это болезнь… Убежденно, твердил он. Это все болезнь!.. Стыдно, Станислав Сергеич, стыдно… Уже подсмеивался он над собственными неопределенными страхами. Цивилизованный человек – и пожалуйте, самое мистическое настроение… Бравада ненадолго помогла. Он шел, помахивая дипломатом, но тревожное предчувствие не покидало его.