Фарисей

– Как небезызвестно присутствующим, легкая промышленность нашего региона уже много лет находится на должной высоте, выполняя и перевыполняя планы по производству и реализации продукции массового спроса…

Горисполкомовец что-то проворчал и заворочался на стуле – планы срывались с удивительным постоянством.

– И потому, – продолжал откровенно издеваться Тропотун, – мне чрезвычайно приятно видеть среди нас человека, возглавляющего столь хорошо поставленное дело. – Он поклонился в сторону застывшего на своем стуле завотделом горисполкома. – Однако некоторые замечания предыдущего оратора показались мне излишне расплывчатыми. Такие категории, как «буржуазное разложение» можно, конечно, подводить под наши диваны и стулья – но стоит ли? Политическая платформа и дизайн – это ведь демагогические игры тридцатых годов. Так не пора ли от них освободиться? Тем более, что откровенная, далекая от настоящего глубокого художественного анализа вкусовщина не приносит ничего, кроме вреда. Если же отдел легкой промышленности горисполкома настолько не доверяет нашему профессионализму, почему тогда еще на стадии разработки эскизов они не выработали с нами какую-то единую точку зрения?.. Теперь, когда идеи дизайнеров уже претворены в образцы, нам заявляют, что это провал. Другими словами, провалом объявляется работа целого коллектива НИИБЫТиМа. А, собственно, почему?!. Свое функциональное и эстетическое назначение мебель выполняет. Решена в современном стиле и на высоком уровне исполнена…

– Сам не похвалишь, никто по похвалит! – злобно выкрикнул с места легкопромышленник.

Тропотун откровенно проигнорировал его выпад.

– Я вас вполпе поддерживаю, Станислав Сергеич! – вмешался директор. – Действительно, если отдел легкой промышленности решил вдруг заняться мелочной опекой, следовало согласовать эскизы мебели для молодежного лагеря. Продолжайте, пожалуйста! – кивнул он.

– У меня, собственно, все.

– Позвольте мне? – сказал Оршанский, поднимаясь.

Тропотун стал смотреть на москвича. После вчерашней встречи физиономия его была несколько припухшей и на ней лежал отблеск нерешительности и, пожалуй, даже вины. Тогда Станислав Сергеич с ненавистью глянул в сторону какаду – и похолодел. Над одним из свободных стульев между москвичом и легкопромышленником-какаду замаячила рожа упыря, а через пару мгновений мерзость уже целиком проявилась на стуле.

Но теперь уже нечисть не дефилировала голой, а обрядилась в деловой костюм-тройку мышиного цвета. Жилет туго обтягивал выпирающее брюшко упыря, из кармашка свисала золотая тяжелая цепь старинного вида. От часов, решил Тропотун, не сводивший с пакости глаз. На столе перед нечистью лежала коричневая кожаная папка с золотым тиснением букв. Упырь сидел с неприступным и важным видом, изредка быстро оглаживая свою папку темной когтистой лапкой. Сидел себе, зараза этакая, со скучающей миной суперзанятого человека – и только кончик его длинного хвоста мерно постукивал по столешнице в такт словам Филаткина.

Нутро Станислава Сергеича неприятно заныло и преисполнилось тоской.

Тем временем упырь запрыгнул на стол и присел, явно готовясь к прыжку. Станислав Сергеич не успел глазом моргнуть, как нежить уже взвилась в воздух и скакнула ему на грудь. Ужас парализовал волю замдиректора. Он уже не сопротивлялся, когда упырь с пыхтеньем и урчаньем раздирал ему челюсти, а потом пихал лапу глубоко в горло и с адской силой выворачивал наизнанку его внутренности. Все. Умираю. Понял Тропотун – и потерял сознание.

Голова у Станислава Сергеича кружилась, перед глазами сновали сверкающие зигзаги, но мрак постепенно рассеивался. Тропотун сидел на том же самом месте в кабинете директора, и места членов художественного совета тоже были заняты – но кем?! Тут только Станислав Сергеич окончательно пришел в себя. Во главе стола находился грузный лев с темной густой гривой и проплешинами на шкуре. Вместо Оршанского по стулу катался громадный череп, возмущенно лязгавший челюстями. Легкопромышленник превратился в нахохленного грязно-белого какаду, а москвич в симпатичного шимпанзе в модных очках. Вместо Шнайдера на стуле развалился породистый гнедой жеребец, разбросавший по столешнице передние копыта. На следующем стуле стоял огромный раскрытый сундук, набитый каким-то хламом. Филаткин… Догадался Тропотун. Ну а этот боксер с отвислыми брылями и мокрым курносым носом, с лаем рвущийся в бой, – не иначе как Пустовойтов!