Фарс, комедия, трагикомедия. Очерки по исторической поэтике драматических жанров

Одна пьеса подобного типа есть у Шекспира – «Конец – делу венец». Для Елены, дочери врача, ее жених слишком высок: «Я незнатна, мои безвестны предки, его же род высок, в веках прославлен». Для Бертрама графа Русильонского его невеста слишком низка: «Дочь лекаря моей женою станет? Бесчестье и позор!» (пер. Мих. Донского). Есть одна у Мариво – «Побежденный предрассудок» (1746): дочь маркиза, гордящаяся своей родовитостью, отвергает поначалу человека состоятельного и во всех отношениях превосходного, но титулами не обладающего (причем ее отец всячески претендента поддерживает). Есть одна у Гольдони – «Памела» (1750). Заглавная героиня после смерти хозяйки остается гувернанткой в доме ее сына милорда Бонфила. Они любят друг друга, но милорд не может взять ее в жены (он даже подумывает о женитьбе, но советы друзей его останавливают), а Памела не может согласиться на роль любовницы, поскольку превыше всего ставит добродетель. Милорд то решает отправить Памелу к своей сестре, то выдать ее замуж, то отослать в деревню, но не в силах довести до конца ни одно решение. В конце концов выясняется, что отец Памелы – не простолюдин, а шотландский граф, которому пришлось скрываться, так как он замешан в бунте против короля (так Гольдони в целях соблюдения социального декорума исправил конец ричардсоновского романа). Своего рода финалом этой комедийной линии можно считать насквозь пародийную пьесу Бернарда Шоу «Великолепный Бэшвил, или Невознагражденное постоянство» (1901), где безродный боксер оказывается сыном пэра, что снимает все препятствия на пути к его браку с аристократкой.

В общем примеров так немного, что этим типом препятствия в типологии жанра можно было бы пренебречь, если бы не одно исключение. Речь идет о театре Островского. Правда, здесь неравенство ни разу не выступает в качестве внутреннего препятствия, только в качестве внешнего, иначе говоря, является сопутствующим мотивом по отношению к запрету и принуждению. Но при этом неравенство носит у Островского столь универсальный характер, что, несмотря на свою формально неглавную роль, приобретает в его театре значение решающего сюжетообразующего принципа.

Персонажи, непосредственно участвующие в любовной коллизии, соотносятся на основе трех групп признаков – статус имущественный, статус культурный и нравственная характеристика (социальное положение, как правило, выступает как производное от имущественного). Имущественный статус исчерпывающе описывается простой оппозицией (богатство / бедность), культурный статус выражен через две оппозиции (высокий / низкий или истинный / ложный), нравственный портрет персонажа допускает более тонкие оттенки и градации, которые, однако, не отменяют вполне однозначного противопоставления положительности и отрицательности.

На основе этих признаков дается сюжетный прогноз о развитии отношений (счастливый / несчастливый брак) или указывается причина конфликта (при изображении послебрачного периода). Имущественное неравенство преодолимо – правда, только в одной конфигурации: бедняк может жениться на богатой наследнице, обратного не происходит («бедные невесты» Островского либо выходят замуж за возлюбленного, столь же небогатого, как они¸ либо, разочаровавшись в нем, отдают руку жениху по принуждению – богатому старику, нечистому на руку чиновнику, спившемуся приказному). Идеальное неравенство (моральное и культурное), в отличие от материального (имущественного и социального), непреодолимо («Если уж тебе пришла охота жениться, так бери девушку небогатую, да только из образованного семейства. Невежество – ведь это болото, которое засосет тебя», – говорится в «Пучине»). Герои-любовники, разведенные только имущественным положением, но равные по другим показателям, образуют счастливые пары, причем как в случае их общей «положительности» («Бедность не порок», «Горячее сердце», «Правда – хорошо, а счастье лучше»), так и в случае их общей «отрицательности» («Свои люди – сочтемся», «Старый друг лучше новых двух», линия «Белогубов – Юленька» из «Доходного места»). Неравенство культурное и моральное дает негативный результат. В том же «Доходном месте» отношения внутри второй семейной пары (Жадов – Полина) подрываются культурной и отчасти нравственной неидентичностью, и Жадов уже готов к перерождению из чиновника «честного» в «нечестного». Аналогичная ситуация в «Пучине», но с куда более жестокой расплатой, поскольку Кисельникова и Глафиру разделяет не только образование, но и мораль (у Глафиры нет невинности Полины и ее любви к мужу). Наконец, в настоящую трагедию мотив возмездия за попытку пренебречь нравственным неравенством перерастает в «Грех да беда на кого не живет»: Татьяна, оставшись после смерти покровительницы в положении «бедной невесты», вышла без любви за лавочника и теперь заводит с прежним поклонником интригу, что приводит ее к гибели от руки мужа (муж, уступая жене в «просвещенности», превосходит ее искренностью чувств и твердостью правил).