Фарт

У себя в кабинете Сорочкин выпил валерьянки и, немного отдышавшись, оделся и поплелся за Валентиной Денисовной к тому месту, откуда они обычно пускали шар-пилот. Теперь это снова был методичный, пунктуальный человек, знающий, что такое жизнь, и умеющий правильно жить.

Вдвоем они приготовили приборы, наполнили газом оболочку шара. В порывах ветра шар бился в руках Гвоздырьковой, как живой. Она любила ощущать упругость шара, скрытую энергию, его динамизм. Это было самое приятное в ее работе, все остальное, так считала она, — канцелярия. Сорочкин работал, как всегда, неторопливо, точно, уверенно.

Он проверил крепление коробки с приборами, установил теодолит и скомандовал:

— Давайте, Валентина Денисовна.

Гвоздырькова отвела от себя шар-пилот на расстояние вытянутой руки и отпустила его. Шар быстро взмыл вверх, и солнце заиграло на его тусклых резиновых боках.

— Шар в полете! — сообщил Сорочкин дежурящему в аппаратной Авдюхову, а сам припал к теодолиту.

Второй теодолит стоял на некотором расстоянии от Сорочкина, и через него за шаром наблюдал Петр Петрович.

Гвоздырькова приготовилась записывать координаты шара в атмосфере.

Шар-пилот уходил в высоту, в бездонное небо без единого облачка. Шар летел сперва плавно, потом его вздернуло воздушное течение, он подскочил и, ускорив движение, быстро стал подниматься вдоль склонов ущелья, приближаясь все больше и больше к гребню хребта. Потом, словно с усилием, он перевалил через какую-то невидимую грань, быстро понесся вперед и скрылся за горным кряжем.

Рассказывать Гвоздырьковой о том, зачем мастер канатной дороги повадился ездить на станцию, не было нужды, — она знала это, как знали все сотрудники. Но все время, пока они работали, Сорочкин боролся с желанием рассказать Гвоздырьковой о том, как далеко зашли домогательства Бетарова, о том, как он преследует Татьяну Андреевну.

Они закончили операцию. Петр Петрович сложил свой теодолит и ушел. И тогда Сорочкин не выдержал. Бледнея и краснея, он сказал Гвоздырьковой:

— Валентина Денисовна, у меня к вам серьезный разговор.

— Так я и думала! — отозвалась Гвоздырькова, догадываясь, о чем будет говорить Сорочкин, и заранее волнуясь.

— Нет, нет, Валентина Денисовна. Это гораздо серьезнее, чем вы могли думать. Я не хотел говорить… Я молчал. Но сейчас, сейчас терпение переполнилось.

— Господи, какие слова! — только и сказала Гвоздырькова. — Сколько торжественности! Сколько трагизма!

Они пошли по тропинке к дому, Гвоздырькова с теодолитом впереди, Сорочкин с треногой за ней, и так как идти приходилось гуськом, а он очень волновался, объясняясь, то в самых патетических местах Геннадий Семенович нагонял ее и с опасностью сбить с ног тяжелым треножником делал попытки заглянуть в ее лицо, чтобы определить, какое впечатление производит его рассказ.

А рассказывал он все: и то, что открылось ему, когда к Татьяне Андреевне приходил дед Токмаков, и то, что слышал, когда вел любовное наступление Нестор Бетаров.

Валентина Денисовна шла по тропинке впереди него, не задавая вопросов, не переспрашивая. Неожиданно она остановилась. Сорочкин чуть не пронзил ее треногой от теодолита.

— Не знала я, что вы такой ревнивый, — сказала Гвоздырькова, оборачиваясь к нему, и в голосе ее Сорочкину послышалось непонятное раздражение.

— Ваши шутки неуместны, — огрызнулся он, стараясь понять, чем вызвано раздражение Гвоздырьковой.

— А вы не принимайте всякую чепуху так близко к сердцу. И не прислушивайтесь к чужим разговорам!

— Что значит не прислушивайтесь? Может быть, хотите сказать: не подслушивайте? — взорвался Сорочкин.

— Я ничего не хочу сказать, — резко ответила Валентина Денисовна.

Она и сама не смогла бы сейчас объяснить, почему так раздражает ее история с домогательствами Бетарова.

— Вы не знаете, какие на станции стены? Не хочешь, а все равно услышишь. Я сперва даже уши затыкал, но такое возмущение!.. Я не выдержал. Никогда не сталкивался с таким нахальством! Татьяна Андреевна просит по-человечески: уйдите, оставьте меня в покое, а он продолжает безобразие. Кинуться на помощь, вытолкать взашей? Сконфузишь Татьяну Андреевну. Дурацкое положение. Сегодня я не выдержал, и что получилось? Вы видели — скандал, просто скандал.

— Вы мне вот что объясните, Геннадий Семенович, — сказала Гвоздырькова. — Человек интересуется молодой женщиной, вы ревнуете, что, по-вашему, должна делать я?

— Ревную? При чем тут ревность? Вы что думаете, я влюблен в Татьяну Андреевну? И в мыслях не было. Женщина умная, красивая, но я влюблен в нее не больше, чем ваш Петр Петрович. Любовь!.. — с презрением добавил Сорочкин. — Любовь — это биология. Чувства, сердечная истома… Чепуха! Скрытое стремление человека к продолжению рода. Условный рефлекс. А то, что вытворяет этот Бетаров, — хулиганство, вот что это такое. И меня это возмущает до глубины души. Разве можно так преследовать женщину? Безобразие! И вам, как жене начальника, нужно вмешаться!..