Фарт

Вот наконец ответ на вопрос, почему Бетаров и его притязания так будоражат и тревожат ее. Конечно, как жена начальника, она не может допустить на станции никакой распущенности. Но попробуй вмешаться! А вдруг Татьяна Андреевна обидится? Она ведь тихая, тихая, а не терпит, когда суются в ее дела. И что сейчас ответить Сорочкину? Пожалуй, это правда, ревность тут ни при чем. Геннадий Семенович… и любовь! Смешно. Совершенно ясно, нужно отделываться шутками. И Валентина Денисовна спросила Сорочкина:

— Что же, по-вашему, я должна делать?

— Рассказать все Петру Петровичу. Принять какие-то меры. Нужно оградить Татьяну Андреевну от этого субъекта. Это же черт знает что, какой-то шалопай, никому не известный тип является чуть ли не каждый день на станцию, отвлекает сотрудников пустыми разговорами, мешает работать. Меня это просто оскорбляет!

Но Валентина Денисовна не столько сознавала, сколько чувствовала, что она не вправе вмешиваться в то, что происходит между Бетаровым и Татьяной Андреевной.

— Послушайте, Геннадий Семенович, наша Татьяна Андреевна, в конце концов, не девочка. Что она, не может сама постоять за себя?

— Но это хулиганство, Валентина Денисовна! Он просто преследует Татьяну Андреевну, вот ведь в чем дело. Вы совершенно не представляете себе, какова наглость этого прохвоста. Послушать, что он там говорил…

— А вы бы не слушали, я уж вам сказала!

— Да поймите, мы тесный коллектив исследователей. Мы ведем важную работу. А тут бог знает какая чепуха!.. Петр Петрович в качестве администратора должен оградить нас от вторжения посторонних.

Да, все правильно. Но почему с таким раздражением выслушивала она сообщения о притязаниях Бетарова? Стараясь превратить все в шутку и разуверить Сорочкина в его подозрениях, Валентина Денисовна сказала:

— Я все отлично понимаю. Визиты канатного мастера производят на вас такое впечатление потому, что вы ревнуете. Это ясно. А ревность ослепляет рассудок.

— Да не ревную я вовсе! Что вы напраслину на меня возводите!

— Неужели, по-вашему, Татьяна Андреевна станет интересоваться каким-то пустым, ничтожным парнем? Хорошего вы мнения о нашей Татьяне Андреевне, нечего сказать! Послушайте, Геннадий Семенович, право, вы поднимаете кутерьму на пустом месте!

На минуту доводы Валентины Денисовны показались Сорочкину убедительными. Но сразу же его возмущение вспыхнуло с новой силой.

— Валентина Денисовна, вы хоть поговорите с Токмаковым, — попросил он. — Тогда поверите. Это же неприличие сплошное — ночью подкрадываться к окну, бросать в комнату какие-то дурацкие ветки. У нас гидрометеостанция, а не дом отдыха! Завтра он романсы начнет петь под окном. — В это время Сорочкин увидел Токмакова; с топором в руке тот вышел колоть дрова. — Вон дед Токмаков, позовите его.

Чтобы успокоить Сорочкина, Валентина Денисовна крикнула:

— Егор Васильевич, на минутку!

Дед Токмаков воткнул топор в колоду и подошел.

— Честь имею явиться, — отрапортовал он с готовностью.

— Что это у нас происходит, Егор Васильевич? Этот парень с канатной дороги, он себе что позволяет?

— О чем изволите говорить, Валентина Денисовна?

— Вот, говорят, подбирается ночью к дому, ветки какие-то бросает в окно, что это значит, хотела бы я знать?

— Ничего такого не ведаю, — сказал дед Токмаков.

— Как «не ведаю»? Давеча Татьяне Андреевне вы говорили, — вмешался Сорочкин.

— Юрунда какая! Ничего такого я не говорил. Это которые ветки, боярышника? Дак, может, сам ты их и бросил, — сердито сказал Токмаков.

— Да вы что, с ума сошли? Да туда, на скалу, я и не залезу.

— Вот разве что не залезешь.

И Токмаков отошел к своей колоде.

— Эх вы, условный рефлекс! — с осуждением сказала Гвоздырькова.

И все же раздражение ее не проходило. Осталось недовольство историей с Бетаровым, собой. В голову лезли мысли о сыне. Может быть, они-то и не давали ей успокоиться? Что у него слышно? Почему он не пишет? Неужели решил поставить на своем и держать в театральный институт?

XIII

В те короткие часы, когда солнце добиралось к дому гидрометеостанции, на крыльце и в саду становилось тепло, можно было ходить без пальто, быстро таял, даже, пожалуй, не таял, а испарялся снег, подсыхали дорожки. Но едва солнце перевалило через хребет, как возвращался холод, на земле и на деревьях, еще не сбросивших листьев, проступал иней, снова ущелье насквозь пронизывал колючий ветер. Ночью на землю ложился снег.

Татьяна Андреевна давно не выбиралась со станции, и однажды, когда выдался хороший ясный день, она решила после обеда пройтись пешком в рудничный поселок, побывать в геологическом бюро, взять материалы, необходимые для работы над диссертацией. В этой работе Татьяну Андреевну интересовали динамика руслового потока, процессы его формирования и влияние, оказанное горным обвалом на режим и направление реки. Вечерние измерения и всю гидрологическую канцелярию она поручила дежурившему в этот день Меликидзе.