Фартовый город

Назавтра было 3 июня. Сыщик встал поздно и спустился в ресторанный буфет уже в десятом часу. Народу там оказалось мало, но в воздухе витало напряжение. И жильцы, и обслуга с одинаково озабоченными лицами обсуждали что-то вполголоса. Сыщик схватил газету: так и есть! Государь распустил Вторую Государственную думу. Знающие люди предрекали это уже давно. Столыпин не мог наладить взаимодействие с левыми, а правых было недостаточно для проведения нужных власти законов.

Сыщик ушел с газетой в читальную комнату и сел в кресло. Как там батюшка-царь мотивировал? «К прискорбию Нашему, значительная часть состава Второй думы не оправдала ожиданий Наших. Не с чистым сердцем и желанием укрепить Россию и улучшить ее строй приступили многие из присланных населением лиц к работе, а с явным стремлением увеличить смуту и способствовать разложению государства. Россия продолжает переживать позор преступного лихолетия…» Также государь ввел своим указом новый избирательный закон, что было нарушением им же утвержденных правил, и объявил выборы в Третью думу начиная с 1 сентября.

Алексей Николаевич обдумывал прочитанное, когда в комнату тихо вошел незнакомец. Высоченный, с рябым лицом, и ухмыляется не по-доброму, показывая золотую фиксу. Одна бровь выше другой. Что-то знакомое… Вдруг сыщик понял, что это Хан Иван. Бандит закрыл за собой дверь и развязно сказал:

— Ну, здорово!

— Здорово, гамадрил.

— Че? Это че за слово? Че значит?

— Гамадрил? Обезьяна есть такая, большая и глупая, навроде тебя.

— Смеешься? Ну-ну. Посмейся напоследок. Это ты, пес, Меньшого Царя убил?

— Я. А ты будешь следующим.

Хан Иван вынул револьвер.

— Да? А что на это скажешь?

Браунинг сыщика остался в номере. Оказывается, уже и в буфет надо ходить при оружии… Он пошарил по столу и схватил куп-папье [34] из черного эбонита.

— Подходи, обезьяна, посмотрим, на что ты годен.

Лыков был напуган, хоть и храбрился для виду. Он лицом к лицу с опаснейшим убийцей, безоружный, а у того смит-вессон. От ножа сыщик попытался бы отбиться стулом. А как отбиться от пули? Вот проклятье… Но тут дверь распахнулась, и в комнату вошли четверо приказчиков из соседнего магазина. Они оживленно спорили насчет роспуска думы и не обращали внимания на немую сцену по соседству. Хан Иван убрал оружие и быстро удалился. Лыков не стал его преследовать, а так же быстро поднялся в номер и схватил пистолет. Уф… Теперь он даже в нужник будет ходить с оружием!

Это было первое потрясение сыщика в трудный день 3 июня. Он немного пришел в себя, опять спустился в буфет и пытался позавтракать. Но еда не лезла в рот. Ведь если бы не случайность, сейчас доктор Линдеберг уже готовился бы к вскрытию тела командированного. Алексей Николаевич потребовал расчет и съехал из «Европы». Покружил на извозчике по центру и велел везти его в градоначальство. Зворыкина на месте не оказалось. Лыков в телефон вызвал на подмогу Англиченкова. Петр явился, как всегда шумный и веселый. Увидев лицо питерца, он напрягся:

— Что случилось, Алексей Николаевич?

— Хан Иван приходил. В буфет, где я газетку почитывал.

— Когда?

— Да только что.

— А браунинг?

— В номере лежал. Не ходить же чай пить при оружии? Это я раньше так думал.

Надзиратель всмотрелся в питерца:

— Как же вы уцелели? Почему Хан не выстрелил?

— Не успел. Вошли приказчики из магазина Цвета и спугнули его. Вообще, если бы государь не распустил думу именно сегодня, меня бы шлепнули. Спасибо надо сказать Его Величеству.

— Ну дела… Сейчас бы… Тьфу! Надо этого ярыжника отыскать и нанести ему рипост[35]. А то ведь он не успокоится.

— Петр Павлович, достань мне вид на чужое имя, чтобы приметы подходили. Я съехал из гостиницы, хочу поселиться в другом месте.

— Вот это правильно, — согласился Англиченков. — Документик мы вам сейчас нарисуем. Какую фамилию желаете получить?

— Иванов Петр Семенович вполне подойдет.

— Сей момент, Петр Семеныч! Посидите пока здесь, под охраной городового. А я пулей туда-обратно. И место могу посоветовать: номера Аджиавы на Смирновском спуске. Напротив государственный банк с казначейством, всегда вооруженный пост их караулит. Шумно, правда — паровозы в ухо гудят, зато спокойно.

Так Лыков стал Ивановым и поселился с видом на железнодорожный мост. Рядом гремела таможня, воняли рыбные лавки и ругались крючники на лесных пристанях. В номере не было ванны, повар готовил отвратительно, а от коридорного пахло водкой. Зато найти столичного гостя бандитам будет затруднительно.